Кинжал Зигфрида

– Бывают, – кивнула Таисия. – Я иногда слышала звон монастырских колоколов, хотя колокольня уничтожена во время войны – в нее попал немецкий снаряд. И еще иногда в лесу бродил призрак – в черном балахоне, в черном колпаке. Рыбаки и охотники окрестили его «богом войны». На кого взглянет – тот не жилец. Еще я от Василисы с Улитой много разных баек слышала. Язык заболит рассказывать.

– А монашку видела?

– Которая на дороге голосует, садится в машину, и автомобиль с водителем бесследно исчезают? Или молодых парней в трясину заманивает? Так это ж я и есть!

– Шутишь…

Она улыбалась, закусив губу, – ужасно мило. Он таял от нежности. Он забыл, что перед ним – приемная дочь Куприянова, богатая наследница. Впервые в жизни его не заботили деньги.

– Я должна кое в чем признаться…

– Теперь твоя очередь исповедоваться, – согласился он.

– Я обманула тебя под венцом. Не призналась, что люблю другого.

У Влада перехватило горло. Кого она могла любить там, в Камке? Залетного молодчика? Какого-нибудь егеря? А как же обет, послушание?

– Это не то, что ты думаешь.

– Кто он? Между вами…

Он опомнился. Он ведь был у нее первым мужчиной, без всяких сомнений. В свои неполные тридцать лет Таисия оказалась девственницей. К кому он ее ревнует?

– Это был Ангел, – прошептала она. – Сначала я увидела его на стене, в келье инокини Филофеи, а потом он стал мне являться. И я, ничтожная грешница, воспылала к нему страстью…

«Воспылала страстью. Ну кто из нынешних женщин выразился бы так? – невольно подумал Влад. – Если бы я не был с ней обвенчан, то бы опять женился на ней».

– Даже стоя в церкви при совершении обряда, я представляла не тебя – его…

Она выдавливала из себя слова с величайшим усилием. Ее глаза болезненно блестели.

– Кем ты его воображала? Женихом? – усмехнулся Неверов. – Такого соперника мне опасаться нечего. Ангелы бесплотны, дорогая.

– Изменяют не телом, изменяют душой.

– Ты продолжаешь его любить?

– Он приходил ночами в мои сны. Мне казалось, он приникает к окну, шепчет слова любви, искушает и… соблазняет. Его теплый свет касался меня, будто незримые руки и губы. Я отдавалась ему в своих мыслях.

– Ангелу такое поведение не пристало. А тебе – тем более. Хотя я всегда подозревал, что монашество порождает дивные эротические грезы. Запреты делают плод невообразимо сладким!

Она предполагала абсолютно другую реакцию с его стороны и растерялась.

– Ты сможешь любить женщину, которая мечтает о другом?

– Разве он продолжает приходить к тебе?

– Нет… я предала его…

– Ангелы умеют прощать.

– Я не знаю, кто он, мой искуситель. Может быть, демон в образе посланника Божьего? Какая из меня монахиня после этого? Невеста Христова должна быть невинна, девственно чиста телом и помыслами. Получается, я Всевышнего обманывала, батюшку, что обряд совершал, в заблуждение ввела и тебя обманула.

Ее губы дрожали, она сжимала тонкими пальцами крестик на груди, словно искала защиты у всесильного покровителя.

Влад отвел глаза, так ему стало неловко.

– Во всем моя вина, – со стыдом признался он. – Ангел, который приходил к тебе… то был я.

– Нет…

– Я ужасно поступил с тобой… но что мне оставалось? – горячо заговорил он, взяв ее безжизненную руку в свою. – Я не знал, как привлечь твое внимание. Ты не смотрела в мою сторону! Ты вообще не смотрела на мужчин, как на противоположный пол, считала их всех «братьями». Все мои попытки вызвать у тебя ответное чувство были заранее обречены. Что я мог? Я ходил кругами, приглядывался, прислушивался, много беседовал со старожилами, с туристами, даже в краеведческий музей ездил. Один парень из местных, археолог-любитель, рассказал мне историю про монахиню Филофею…

Таисия зачарованно слушала. Она перенеслась мысленно на лесную поляну, к большому костру, разведенному в ночи усталыми путниками. От еловых веток шел дым, отгоняющий комаров. Потрескивая, горела хвоя. Над огнем висел черный от копоти чайник. Люди протягивали к костру озябшие ладони, грелись, ведя неторопливый разговор…