Кинжал Зигфрида

– Я ничего не хочу скрывать от тебя – ни одной мерзкой подробности. Я сам себе противен… и, наверное, тебе тоже. Да, я клялся ей в любви и уговаривал выйти за меня замуж. Потом, когда внезапно умер Павел Анисимович и всплыло завещание, мне пришлось перекраивать планы. Я должен был жениться на тебе, потом убить, представить все как несчастный случай, получить наследство, и тогда только наш с Ледой брак смог бы принести ей выстраданное богатство. Подозреваю, что она побаивалась, как бы я не смылся с миллионами Куприянова. Но выбора у нее не было! Она взяла с меня слово, она убедила себя, что мы без памяти влюблены и безраздельно принадлежим друг другу. Поверила в придуманную ею сказку. Труднее всего расставаться с иллюзиями, созданными самим собой.

– Вы с ней… были близки?

Таисия будто наотмашь ударила его этим вопросом. Так, что икры из глаз посыпались. Как выкручиваться? Да и стоит ли?

– Мы стали любовниками почти сразу после того, как я уволился из компании. Куприянов был грубиян и самодур, но чутье у него срабатывало безотказно. Он интуитивно угадал во мне расчетливого эгоиста, способного ради денег на любую аферу. – Неверов говорил о себе, как о ком-то другом, был беспощаден в суждениях. – Мой будущий, как я полагал, тесть оказался дальновидным человеком. Он распознал угрозу и защитил свои бастионы. Разумеется, я намеревался обчистить Леду, как только представится удобный случай. Но она-то об этом не знала! А гнев Куприянова я обратил себе на пользу. Отец и дочь кипели от взаимной ненависти, я же потирал руки.

– Как ты… собирался меня убить?

Неверов падал в пропасть и не мог остановиться. Он шагнул в бездну и предоставил судьбе решать его участь. Он зашел так далеко, что пути назад не было. Теперь от этой хрупкой женщины, с которой он стоял под венцом, зависели его жизнь или смерть.

– Утопить в трясине, – опустив голову, прошептал он. И добавил, не надеясь на прощение: – Мы бы продолжали жить в Камке, ты бы ничего не знала про наследство. А потом однажды по дороге в Дамианову пустынь оступилась бы, и все…

Лучше бы ему умереть прямо сейчас, сделать себе харакири, что ли. Та пытка, которую он терпел, признаваясь в собственном ничтожестве и позоре перед любимой женщиной, терзала его сильнее, чем физические страдания. Он никогда не верил, что такое возможно, был насмешливым циником, не признающим ничего святого.

– Ты любишь меня? – спросила она.

– Ч-что?

– Ты меня любишь?

Влад заговорил бессвязно, страшно волнуясь и путаясь. Его глаза повлажнели.

– Я… любил тебя всегда. Заброшенный монастырь, болота, луна на черном небе околдовали меня. Я переродился! Да, не смейся, пожалуйста. Я как будто сам содрал свою кожу и, корчась от боли, обнаружил, что у меня есть сердце…

– Нам нельзя любить, – повторяла Таисия. – Нельзя.

– Почему?

– Потому что мы… умерли…

– Что ты говоришь? – опешил он. – Мы ужасно устали. Нам обоим нужно отдохнуть, не думать ни о чем, просто забыться… Все образуется, я уверен. Я позаботился о том, чтобы…

Он рассказал ей, как решил исчезнуть, но из этого ничего не получилось.

– Я хотел инсценировать гибель на охоте. Дескать, преследовал кабана, заблудился на болотах и утонул. Неверов бы исчез, а Прилукин остался. Я все предусмотрел, кроме того, что ты позвонишь Леде. Мы бы затерялись где-нибудь в глуши или уехали за границу. Плевать на наследство! Деньги мы заработаем… Я заработаю! У меня неплохо варят мозги. Ты не представляешь, как мы заживем…

Он потянулся к ее губам, но она отстранилась.

– Ты тоже не все обо мне знаешь…

* * *

Он не думал, просто нес в себе след своего создателя, его частичку. Тончайшую субстанцию, пронизывающую творение. Все, что люди считают мертвым, на самом деле в какой-то степени живо.

Он чувствовал – скоро закончится период тьмы и наступит триумф света. За ним пришли, он ощущал это, как незримую неосязаемую вибрацию своего совершенного, гладкого и блестящего тела. Дрожь в предвкушении пира.

Люди – странные существа. Воюют, чтобы присвоить себе города, степи или горы, табуны лошадей, дома, красивых женщин. Особенно много крови льется из-за золота. Целые сонмища бабочек летают над полями сражений, заслоняя солнце, – это души погибших за химеру. Они так и не успели узнать главного.