Kill and Run (СИ)

― Осторожнее, ― он ухмыльнулся, переводя взгляд на её открытые коленки. ― Я люблю погорячее.

― Я давно хотела спросить, как долго вы здесь? ― она перевела беседу в нейтральное русло, чувствуя, как потеют ладони. Чёрта с два она понимала, что происходит здесь и сейчас, нервно и безуспешно стирая с воротничка белоснежной блузки кофейные капли. Ткань была безнадёжно, безвозвратно испорчена. Какая ирония, краем сознания она понимала, что этот въедливый взгляд и тон отпечатались несмываемым оттиском на тёмной стороне её души, там, куда она сама опасалась заглядывать.

― Минут десять.

― Я имею в виду в «ЩИТ», ― он отлично понял её с первого раза, но не отказывал себе в извращённом удовольствии смущать её, попавшуюся как бабочка в паутину.

― Почти двадцать лет.

― Вы отлично выглядите для своего возраста, ― она спрятала ухмылку за кружкой, разговор превращался в увлекательную игру, в которой они отбивали друг другу подачи, пока ни разу не промахнувшись, если бы только не катастрофическая нехватка кислорода. Вряд ли командир был ей приятен, но сдаваться она не привыкла.

― Это подъёб?

― Это комплимент.

― Ещё кофе? ― он преодолел последние, разделяющие их дюймы, нависнув с высоты своего роста прямо над нею, с опасно дымящимся кипятком в руках. Она застыла в попытке отступить назад, уперевшись поясницей в край стола, рассматривая тонкие, резко очерченные губы, по которым командир нетерпеливо провёл кончиком языка, ожидая ответа. Ещё хотя бы два шага назад, и она была бы спасена.

― Пожалуй, ― она выдала невнятный хрип и спешно отвела глаза. ― Что случилось с Торресом, вы видели?

Кэтрин делала вид, что изучает нервно моргающую на потолке лампу, которая вот-вот перегорит тоже, следовало вызвать сюда техников, не хватало ещё пожара в блоке. Она пыталась вернуть себя в реальность, больно щипая за бедро, так чтобы Рамлоу не заметил, заставляя себя вспоминать и думать о повстанцах, заложниках, отце, Анхело, но было уже поздно. В конце концов, она ― взрослая женщина, пора себе признаться, что напряжение, возникшее ещё в Боготе, было отнюдь не неприязненным…

― Нет, у меня было другое задание. Вы разве рапорт не читали? ― Она молча подставила опустевшую кружку, Брок приблизился ещё на шаг, так что запах кофе смешался с мускусным шлейфом её духов. Одуряющее сочетание.

― Читала, но я им не верю…

― Отчего же? Парень психанул, полез, куда не надо. С вами, планктоном, всегда так. Тут всё чисто, никакой подставы. Он твоим любовником был?

― Нет, у меня есть жених…

― Ну-у, одно другому не мешает…

― Неудачный опыт?

― Скорее, обширный.

― Я же сказала, нет! Боже, ты омерзителен… ― она покачала головой и закатила глаза, намереваясь покинуть комнатку. Влечение сменилось волной раздражения, Кэтрин с облегчением подумала, что ошиблась, пока не врезалась лбом в жёсткую грудь командира, который не думал выпускать её, зажатую в углу.

― Я-то думал, отблагодарить захочешь, ― горячий, дымный шёпот скользнул у виска, путаясь в её волосах и щекоча шею. Рамлоу отступил на шаг, освобождая ей путь, глянул куда-то поверх её головы, где красной точкой мигала камера наблюдения. Кэтрин готова была малодушно рухнуть с ватных ног прямо в дурные объятия, и будь, что будет.

Дверь распахнулась, и в комнату вошли пара техников, вооруженные стремянкой и сменным лампами. Они громко переговаривались, смеялись и, рассыпаясь в извинениях, попросили покинуть помещение. Кэтрин поднырнула под рукой Рамлоу и почти бегом выскочила в коридор, накаляясь от стыда и желания. С ней такое случилось впервые, чтобы просто так, с одного лишь взгляда, слова, прикосновения, запаха, до одурения захотеть едва знакомого мужчину.

========== Глава VII ==========

Если бы Кэтрин Пирс, вырвавшись из стеклянного плена «Трискелиона», взяла бы такси, то Брок плюнул бы на мостовую и пошёл бы обратно заполнять отчёты. Но нет, она поступила иначе, прошла почти два квартала пешком, как заведённая, с бухающим в висках сердцем, стирая пятки до мозолей носочками умопомрачительно высоких каблуков, ни разу даже не обернулась, хотя он почти и не скрывался. Притормозила у облупленных кирпичных многоэтажек, городском муравейнике, чтобы отдышаться, прислониться к углу и снять туфельку, постанывая от саднящей боли в натёртой ступне. Она чувствовала, она знала, где-то в глубине своей женской, первобытной сути, которая проснулась так нежданно и не вовремя, что за ней наблюдают.

Когда Кэтрин решила уже идти дальше босиком и поймать на следующей же улице такси, дороги, стены и хмурое небо предстали смазанной картинкой ― кто-то закрыл ей рот и уволок в дворик-колодец, одинокий и замызганный, с ржавыми мусорными бачками и прогнившими до дыр крышками от них же. На стенах цвела ржавая плесень, в воздухе висели размытые запахи отбросов и сырости, а чужие ладони ― с привкусом табака и баллистоли.