Хрущев

Еще одним яблоком раздора стало жилищное строительство. Архитектурные вкусы Сталина вызвали к жизни появление «сталинских высоток» — громоздких, пышных, перегруженных украшениями небоскребов. «Мы выиграли войну, мир смотрит на нас как на победителей, — вспоминал Хрущев слова Сталина. — Что же будет, если (иностранные гости. — У. Т.), приехав в Москву, не увидят ни одного небоскреба? Будут нелестные для нас сравнения с капиталистическими городами». Хрущев же предпочитал массовое строительство дешевых многоквартирных домов — в пять этажей (чтобы не тратиться на лифты). Когда Молотов на заседании Президиума заговорил о недовольстве народа жилищными условиями, «я, — вспоминает Хрущев, — смотрел на него тогда, как на новорожденного. Он что же — только теперь узнал, что нет жилья и что люди живут в домах-клоповниках?» ¹²¹.

Кроме того, Хрущев начал вмешиваться в советскую дипломатию, особенно в вопросы отношений с другими коммунистическими странами как на государственном, так и на партийном уровне. В 1954 году он посетил Варшаву и Прагу. Но самым серьезным ударом для Молотова стало предложение Хрущева примириться с югославским лидером Тито. Это предложение Хрущев выдвинул с целью исправить «ошибку» Сталина, но также и для того, чтобы насолить Молотову и подорвать его положение.

В 1948 году, когда Тито (по иронии судьбы, б'oльший сталинист, чем сам Сталин) был с позором изгнан из социалистического содружества, одним из архитекторов конфликта стал Молотов. После смерти Сталина он одобрил возобновление дипломатических связей с Югославией — но не более того. Югославия, настаивал он, «не социалистическая страна». Восстановление отношений с Тито поощрит «ревизионизм» в других восточноевропейских странах; чтобы восточный блок не распался, СССР необходимо не умасливать Тито, а демонстрировать силу. Благодаря неустанному повторению, эти сталинистские формулы въелись в мозг и самому Хрущеву. «Мы тогда настолько оторвались от реальности, что сами стали верить в эти глупости» ¹²².

Ах, если бы Хрущев умел так же трезво относиться к другим мифам, которые пропагандировал сам!

В феврале 1954 года Президиум указал Министерству иностранных дел на необходимость улучшения отношений с Югославией. Однако Молотов продолжал говорить о ней как о фашистском государстве. Хрущев предложил образовать комиссию, которая решит, к какому же типу относится общественная система Югославии; в конце концов комиссия объявила, что там имеет место социализм. Это открыло путь к прямым переговорам с Тито. Молотов потребовал, чтобы югославская делегация приехала в Москву; Хрущев возразил, заметив, что «это будет выглядеть так, что Югославия пришла к нам с поклоном» — и его коллеги согласились в конце мая 1955 года отправить в Белград советскую делегацию с ним самим во главе. Молотов в числе делегатов не значился ¹²³.

Этот визит действительно помог двум государствам сблизиться ¹²⁴; однако Молотов остался недоволен. Его сопротивление дало Хрущеву долго ожидаемый шанс, и в июле 1955 года на пленуме ЦК он повел на своего коллегу открытую атаку. Поначалу его реплики звучали сдержанно. Однако, когда Молотов заявил, что Хрущев «говорит все, что в голову взбредет», тот выпалил признание, которое Москва отказывалась официально подтвердить и тридцать лет спустя. Поясняя, как внешняя политика Молотова настраивала весь мир против СССР, Хрущев указал на Корею. «Это мы начали корейскую войну, — заявил он. — Об этом всем известно». — «Всем, кроме нашего народа», — резонно возразил Микоян. Эта перепалка была вычеркнута даже из секретной распечатки стенограммы пленума ¹²⁵.

А началось все с замечания Молотова, что Президиум решал югославские вопросы в его отсутствие. Хрущев: «Мы вам сказали, когда вы еще были здесь». Молотов: «Я говорю правду». Хрущев: «Правду говорим мы». Вопрос о том, отклоняется ли Молотов от генеральной линии партии, повлек за собой такой обмен репликами. Хрущев: «Вы были против». Молотов: «Нет. Я выражал свое мнение». Хрущев: «Но вы с нами не соглашались». Молотов: «Я выражал свою точку зрения». Хрущев: «Ясно. Все идут не в ногу, один Молотов в ногу».