Хрущев

Борьбу с жилищным кризисом в Москве Хрущев повел энергично и изобретательно. К 1949 году большинство населения столицы обитало в коммуналках, зачастую по две семьи в комнате, а десятки тысяч людей и вовсе прозябали в бараках. Хотя население столицы за десять лет выросло на миллион человек, жилые дома с 1940 года почти не строились ⁹². Хрущев произвел революцию в жилищном строительстве, впервые введя использование железобетона ⁹³. Продолжалось и строительство метро, однако наряду с этим — бездумный снос исторических застроек (например, Китай-города); как и в тридцатые годы, Хрущев не проявлял никакого интереса к историческим архитектурным ценностям ⁹⁴.

Советское сельское хозяйство к 1950 году так и не вышло на уровень 1913-го. Вместо того чтобы вкладывать ресурсы в агропромышленный сектор, режим предпочитал их выкачивать. Колхозы вынуждены были продавать свою продукцию по заниженным ценам, в то время как цены на индустриальные товары, в том числе грузовики и тракторы, возросли в несколько раз. В результате многие колхозники работали бесплатно, оказавшись в своеобразном рабстве. Единственным способом выжить для них оставались приусадебные участки — однако налоги на них постоянно росли. Колхозник не мог даже уехать в город в поисках лучшей доли — у него не было паспорта ⁹⁵.

Московская область, сельскохозяйственные условия которой по сравнению с черноземной полосой были неблагоприятны, находилась в особом небрежении. Едва водворившись в столице, Хрущев отправил своего помощника Андрея Шевченко в инспекционную поездку по области. Крошечные нищие колхозы, которые посетил Шевченко, носили гордые названия вроде «Смерть капитализму!», но не имели ни электричества, ни машин, ни даже работников-мужчин. В одной деревне, где Шевченко посетил школу — полуразрушенную хибару с единственной комнатой, — учительница угостила его супом. Шевченко выловил из супа и выбросил что-то, с виду напоминающее крысиный хвост. «Что вы делаете?! — воскликнула учительница. — Это же мясо!»

Вскоре после этого Хрущев и Шевченко вместе посетили один колхоз, отрекомендованный им как «ударный». В обшарпанном кабинете председателя никого не было, ключи от всех помещений лежали на столе. «Он уехал, — объяснил кто-то. — Просто оставил ключи и уехал. Сказал, воровать у нас все равно нечего». Хрущев вызвал местного учителя, передал ему ключи и назначил его новым председателем. Когда Хрущев вернулся в Москву, Сталин упрекнул его за то, что тот «шляется по деревням» ⁹⁶.

Хрущев предложил некоторые сельскохозяйственные новшества, включавшие в себя развитие животноводческих и птицеводческих ферм, укрупнение полей и принятие новых схем землепользования. Эти меры принесли успех; не столь успешны были попытки внедрить в подмосковных колхозах среднеазиатские дыни и израильские артишоки ⁹⁷. Крестьяне с трудом принимали новые технологии,  назначенцы зачастую оказывались некомпетентны, а Хрущев воспринимал их неудачи как личное оскорбление. «Меня выводила из себя ограниченность наших колхозников», — вспоминал он позже. Когда власти распоряжались вносить в почву удобрение, «чаще всего крестьяне оставляли его гнить на станции. Два-три года лежал большой кучей этот навоз, и зимой ребятишки катались с этой горки» ⁹⁸. В 1950 году Хрущев посетил подмосковный институт, специализирующийся на картофеле. Когда директор института доложила, что на ее экспериментальных полях урожай получается вполовину меньше, чем в соседних колхозах, Хрущев взорвался. «Она, бедная, такого совсем не ожидала. У нее слезы потекли, она прямо зарыдала: „Мы так ждали вашего приезда, а вы приехали и такое нам говорите!“ Ей, должно быть, никто еще не говорил правды о том, чем она там занимается» ⁹⁹.

В апреле 1950 года, на встрече с колхозниками и агрономами, Хрущев рвал и метал. Раздраженный чередой невнятных и беспомощных выступлений, он выкрикивал приказы («Выясните, кто виноват, и накажите!», «Исключите из партии!», «Отдайте под суд за формализм!») и личные оскорбления: «Врете!», «Идите к черту!» ¹⁰⁰Когда один из местных чиновников не только посетовал на невозможность очистить навоз зараженного скота, но и осмелился возложить вину на самого Хрущева, тот отмахнулся от критики: «Товарищ директор, это у нас не самый главный вопрос. Если мы станем возиться с зараженным навозом, то сами по шею в нем окажемся». Но критик отказался замолчать, и Хрущев орал на него почти час без перерыва ¹⁰¹. Грубые «выволочки» подчиненным при Сталине были в порядке вещей, однако прежде Хрущев этим не увлекался. Нельзя сказать, что власть развратила его; скорее, она позволила проявиться раздражительности и вспыльчивости, всегда таившимся в глубине его натуры.