Через четверть часа они въезжали в военный городок. Три года назад отсюда ушли люди, но жизнь осталась. Запущенная и неухоженная. В черных провалах окон, на дырявых рубероидных крышах за это время выросли деревья и кустарники. Кривоколенные создания с ползущими во все стороны гибкими и сильными корнями. Они не требовали трехразового питания в гарнизонной столовой, штопанных носков, ежемесячного вещевого довольствия и Танцора Диско в клубе подводников. Все что им было нужно, здесь было в избытке. Солнце, воздух и земля. Земля. Как много о ней известно. Как мало. Человечество почти разобралось в том, как устроена вселенная и анальный фонарик из тех, что продают в электричках. А настоящее чудо творения? Как из спресованных миллиарды лет назад праха, пыли и фантазий ученых появляется на свет божий тщательно прикопанный у обочины дороги дачником Степаном Кузьмичом черный полиэтиленовый мешок с бурными последствиями шашлыка на природе. Как? Такая яма. Столько усилий! Как? Фантастика. Творение неведомой силы, а мы об этом и вовсе не знаем. Вот что значит задрать нос от того, что умеем палкой не только котов гонять но еще и коров. Поразительное безрассудное тщеславие. Оно нас погубит, как погубило тех кто был до нас: динозавров, мамонтов и вокально-инструментальный ансамбль «Хронические Колики». Одумайтесь! Одумайтесь или хотя бы не портите обочины дорог. На причале, у которого стояла отжатая подводная лодка, Барселонова и Карася встречал каперанг Тильзитов. Он был начальником СОПЛА. Им и остался. На материке никого у него не было. Когда случился массовый исход, Тильзитов, как и следует на флоте, свой капитанский мостик не покинул. Жил один в красном уголке Дома офицеров и боролся. Черт знает с чем, но боролся. Штурвал и трубку он сменил на топор и косу. С утра до ночи косил он лезшую отовсюду неуставную траву. Рубил кусты и деревья. Сыпал желтым песком пустые дорожки. Рядом с Тильзитовым не было никого кто бы гудел в ухо. Для чего? Зачем это тебе, старина. И надежды особой не было. Барселонов вставил старого каперанга в свой лист расходов между ежегодными поездками в квартал китайских и красных фонариков Онкориджа и строительством кирпичной часовни по благославлению краевого митрополита. Барселонов был изрядно широк. Он даже основал международный фонд по поддержке краснокнижного синелобого червя. Фонд успешно торговал направо с Аляской и налево с Приморским Краем водкой сигаретами и гвоздями замаскированными под макароны. Тильзитов был в черном мундире, белых нитяных перчатках. Ботинки были начищены, а кортик пристегнут. Тильзитов отдал воинское приветствие. Барселонов поморщился.
— Не зачем. Я тебе не парадный катер.
— Еще чего. — хмуро бросил каперанг. — А я тебе не кран с водой, чтоб по желанию работать. Смотри как надо и не булькай. Что колобродите, орелики. Бросай свои пукалки. Пора на вахту вставать. — крикнул каперанг сильным, безвозражательным голосом, который он хранил до времени в своем моряцком рундуке вместе с гавайской ракушкой, кубинской сигарой и справкой от венеролога порта Макао. В походе у каждого была своя обязанность и каперанг был настояшим каперангом. Во время погружения Барселонов и Карась находились в командной рубке рядом, но ни к чему не притрагивались. Каперанг назначил их недотрогами 1 и 2 статьи соответственно.
— Такой статьи у меня еще не было — ворчал Карась, но перечить каперангу не стал. Его занимало другое. Когда его старинный закадыка начнет этот тяжелый грустный для обоих разговор. А закадыка молчит. Ни чем себя не обнаруживает. Ждет чего-то или решится не может — думал Карась. Каперанг нехотя позволил Барселонову покрутить перископ. Шли в подводном положении и из воды торчала загнутая клюшкой часть перископа. Барселонов наслаждался бегущими навстречу волнами, неясным абрисом вероятно рыбацкого судна, уходящего на северо-северо-восток. Он мечтал увидеть китов. Их блестящие мокрые спины, раздвоеные хвосты, гонящие по небу белые барашки облаков. Вместо этого Барселонв увидел круглый, мигающий, напрочь безумный глаз с угольным зрачком в окружении оранжевых лепестков..
— Что тебя? — Барселонов выпустил ручки перископа. — Чайка дура. Давай всплывать, каперанг.
— Давай. Всплывай. — каперанг сел за стол с разложенной картой. Вытащил из ножен кортик. Стал ковыряться в левом ухе акустических наушников. Барселонов прошелся, держа ручки перископа, по кругу и снова приложился к окуляру. Чайкин глаз мигнул три раза… Барселонов прочертил гневную диагональ вдоль рубки.
— Хамеет народ. Почему хамеет? Он такой и есть. Вот ты каперанг? Нет ну ты скажи? Я скажу. Если бы не я. Приехали бы петропавловские. Отстрелили бы тебе все твои… кортики. А лодку эту… — Барселонов бережно постучал по обшивке.
— Китайцам продали. Они бы из нее швейных иголок настругали.
— А с тобой. Что лучше? — ковырялся каперанг в наушниках.