Хроники безумной подстанции, или доктор Данилов снова в «скорой»

По больнице прошел слух о том, что Любарский на чем-то обжегся и стал несговорчивым. Коллеги начали его сторониться. «Обжегшиеся», они же ведь как прокаженные, на всякий случай нужно держаться от них подальше.

Любарский воспринял возникшее отчуждение как признак вселенского, то есть всебольничного, заговора против него. Душевного спокойствия это ему не добавило, скорее наоборот. Да еще и постоянные домашние скандалы расшатывали психику. Жена требовала, чтобы он немедленно купил себе квартиру и свалил от них с дочерью. «Так я тебя и послушал! — думал Любарский. — Тебе только обнаружь какие-нибудь средства, так ты на них сразу же лапу наложишь». Вариант переезда на съемную квартиру Любарский не рассматривал. Это было бы началом капитуляции. Нет уж, родная, если развод, то и размен тоже. Большая трешка на «Алексеевской» прекрасно разменивалась на две однокомнатные квартиры. Так было справедливо, поскольку изначально эта квартира принадлежала Любарскому. Жена прописалась сюда после того, как вышла за него замуж.

Видимо, имелись у Любарского и какие-то предпосылки, не проявлявшиеся до поры до времени. Определенно, имелись, поскольку без предпосылок бред преследования, который в быту ошибочно называется «манией»[22], не развивается. Любарский перестал доверять даже своему верному и надежному лаборанту… Всякий раз, входя в свой кабинет, он закрывал жалюзи и проверял сохранность своей кубышки. Всякий раз! Даже если в туалет на минуточку выходил. Мало ли что… Очень тянуло пересчитывать купюры, но Любарский пока крепился — не хотелось нарушать герметичную упаковку из трех слоев толстого полиэтилена (сам лично запаивал утюгом). Упаковка должна была сберечь деньги в случае прорыва отопительной системы — батарея располагалась под подоконником, прямо возле тайника. Но все шло к тому, чтобы нарушать и пересчитывать, уж больно сильно тянуло. Любарский уже подумывал о том, что надо бы держать в кабинете рулончик полиэтилена и утюг. Однако до пересчета купюр дело так и не дошло. Любарский лишился своей кубышки, точнее, лишил себя сам, своими руками. Ну и злой рок тоже поучаствовал, не без этого…

Большой черный джип с затененными окнами стоял около входа в одноэтажный патологоанатомический корпус с самого утра. Из него никто не выходил и не выглядывал, но Любарский знал, что там внутри сидят люди, которые ведут за ним наблюдение. А еще он почувствовал, что именно сегодня эти люди намерены перейти от долгого наблюдения к решительным действиям. Дождутся удобного момента — и устроят обыск в кабинете. В том, что они найдут тайник с деньгами, Любарский не сомневался. Такие всегда все находят.

Знание, пришедшее к Любарскому из ниоткуда, было надежным. Как и все бредовые идеи. Любарский знал, что с обыском к нему нагрянут сегодня, а еще он знал, что если при обыске денег не найдут, то повторных обысков устраивать не станут. Точно знал, железно. Он сидел за столом в кабинете, стараясь казаться спокойным, чтобы те, кто за ним наблюдает, не догадались о том, что он раскусил их планы. Любарский чертил на бумаге квадратики, притворяясь, будто что-то пишет, а сам напряженно думал о том, куда можно перепрятать кубышку таким образом, чтобы оперативники ее не нашли. Выносить деньги из корпуса было нельзя — тут же схватят, да еще и обрадуются, что сам вынес, искать не надо. Требовалось спрятать деньги где-то внутри, в более надежном месте, чем тайник под подоконником. Но на деле тайник и был самым надежным местом!

Перепрятать нечто из самого надежного места в еще более надежное, которого не существует, — как вам такая задача? Любой из выдающихся мыслителей сошел бы с ума, пытаясь ее решить, но Любарский находился в более выигрышном положении. Ему уже некуда было сходить, он и так уже был сумасшедшим.

«Где бы тут внутри спрятать деньги? Где бы тут внутри спрятать деньги? — вертелось в голове Любарского и вдруг осенило: — Внутри! Конечно же, внутри!!! Внутри, мать его за ногу!!!»

От возбуждения Любарский подпрыгнул на стуле и выронил ручку. Испуганно оглянулся на окно — не заметили ли? — и притворился будто просто решил сделать перерыв и как следует потянуться. Потягивался так, что кости хрустели, а в голове ангельские голоса пели: «Внутри! Внутри! Внутри!»

И как он раньше не догадался?

Деньги надо спрятать внутри трупа! Внутри того, кого уже вскрывали и куда никто больше не полезет! Уж какими бы ушлыми и опытными ни были те, кто станет делать обыск, копаться в животах у покойников им и в голову не придет!

На ловца, как известно, и зверь бежит. В морге имелся как раз такой труп, какой был нужен Любарскому. Девяностолетнюю старуху, тихо угасшую в терапевтическом отделении при полном совпадении прижизненного и посмертного диагнозов, родственники хотели похоронить на родовом кладбище, которое находилось в одной из сопредельных стран. Транспортировка покойницы откладывалась до оформления всех необходимых бумаг, а оформление — дело небыстрое, поэтому старший сын ее попросил Любарского подержать тело в морге до вторника, а то и до среды.