Хроника одного задания

Одно только слегка портило эту раритетную вещь — отпиленный фашистский герб — свастика. Но и без неё Юркиному богатству завидовали все окрестные мальчишки. Порой ему делались весьма заманчивые предложения — выменять или продать это оружие, но все попытки торга не увенчались успехом. А Юрик начал собирать собственную коллекцию. Постепенно к изделию немцев прибавился современный, но весьма интересный нож с широким изогнутым лезвием и рукояткой из лосиного рога с искусными вырезами под каждый палец руки, а следом и небольшой, ржавый скифский меч, подаренный ему одним деревенским приятелем. Последним приобретением Юрия оказалась фехтовальная шпага, принесённая отцом, не слишком разделявшим пристрастия своего сына, но вместе с тем и не настаивавшим на прекращении подобного увлечения. И вот теперь он приобрёл этот нож — заплатив цену, за которую можно было купить пяток ножей не многим хуже. Но ему понравился именно этот и, представив, как он будет смотреться на стене его комнаты, Юрий тут же выложил деньги, не сделав даже попытки торговаться. Нож был действительно хорош. Юрик мог часами вертеть его в руках, отрабатывая удары, выпады, но осторожно, так, чтобы, не дай бог, не оставить царапину. И вот теперь… У каждой вещи есть своё предназначение. Один нож должен резать хлеб, другим удобнее всего строгать дерево, третьим… Да мало ли для какого дела был уготован изготовленный мастером клинок? А этот нож предназначался для убийства. Не для боя, о чём говорила отсутствующая на нём гарда, а именно для убийства. Продуманного или неожиданного даже для самого владельца, но всё же убийства. Юрик искренне надеялся, что ему будет уготована судьба вечно висеть на стене в качестве украшения, но как говорится, человек предполагает… Сегодня этому ножу надлежало обагриться человеческой кровью.

— Пора, — Ефимов тихонько тронул лежавшего с закрытыми глазами Калинина, и тот, привычно молча поднявшись, потянулся к стоявшему на земле оружию.

— Пусть лежит, — скорее почувствовал, чем услышал Юрий и, поняв, что речь идет о пулемёте, мысленно вздохнув, начал стягивать с себя тяжёлую упряжь разгрузки. К этому моменту за спиной группника нарисовался фешер, уже полностью готовый к выполнению намеченного. — Держи «Вал», — старший прапорщик протянул Калинину оружие, взятое у рядового Прищепы.

Дождавшись, когда Калинин окончательно проснётся и приготовится к выдвижению, группник тихонько ткнул его кулаком в плечо, пожалуй, чересчур суетливо пожал протянутую руку фешера и одними губами пожелал что-то напутственное, после чего получил такое же неслышимое «к чёрту» и, оставшись доволен, указал направление движения.

Они осторожно отделились от группы и начали уходить в темноту. Сержант, почти незнакомый ему подполковник Тарасов, следом прапорщик Ефимов, Прищепа, оба снайпера, оставившие свои громоздкие СВД и взявшие притороченные к рюкзакам бесшумники, а замыкал группу рядовой Вячин, только совсем недавно сменивший свой АК пять сорок пять на АКСМ с ПБС. Первым шёл Калинин — крепыш, мастер спорта — рукопашник. Ему надлежало сделать самое основное, возможно, самое главное сегодня и самое страшное в жизни.

Это был его далеко не первый боевой выход. Ему уже приходилось участвовать в бою. Он уже убивал. В этом не было ничего из ряда вон выходящего. Именно для этого и идут на войну — убивать врага. Он шёл на войну, он готовился к этому. Он уже был среди тех, кому довелось стать привратником смерти… Но в этом мире среди открывавших её двери он был далеко не первым. В этой жизни убивали многие, и у каждого это случалось по — разному: кто-то убивал, принимая политическое решение; кто-то, отдавая приказы; кто-то, поднося снаряды или цепляя бомбы под крылья летательных аппаратов; кто-то, паля во тьму и даже не подозревая, что его пули нашли свою жертву; кто-то, в злой перестрелке вскидывая оружие наугад; кто-то, швыряя в подвал или за дувал гранату; кто-то, тщательно выцеливая в оптику или выглядывая врага в прорезь прицела; кто-то от пояса, в упор бил набегающего противника и видел, как расползаются по его груди тёмные пятна… И каждый переживал это по-своему: кто-то тут же веселился на очередном банкете; кто-то пребывал в гневе от слишком малого количества трупов противника; кто-то даже не задумывался о последствиях своих действий или же не желал задумываться; кто-то так и оставался в неведении; кто-то просто пребывал в опустошающей радости, что остался жив; кто-то продолжал стрелять и стрелять, пока к первому не добавлялся второй, третий, четвёртый, страх переходил в злость, нервный всплеск в тупую усталость. Кто-то просто пребывал в ступоре; кто-то с восторгом вспоминал падающего на землю врага; кто-то — с тупым безразличием. Тысячи оттенков, десятки ситуаций, миллионы людей. Кто-то рыгал от выпитого, кого-то рвало от одуряющей вони первого трупа. И так до бесконечности…