Хризалида

Черт, она ведь и сама жутко паниковала… Дженни представила, как в конце озаренного гирляндой лабиринта увидит Тома перед огромной картиной, или целой серией картин, где масляными красками изображены его страдания. На них его объяснение. Его извинение. На губах появилась непрошеная улыбка, но Дженни мигом ее подавила. Нет. Даже если случится именно так (а это очень помогло бы хоть чуточку разобраться в ситуации), Тому придется многое объяснять и исправлять.

Гирлянда и тщательно подобранный комплект стеклянных, керамических и металлических безделушек, которые ловили и отражали цветовые блики, давали слабую надежду. При этом шестое чувство настойчиво подсказывало: нужно бежать отсюда и побыстрее вскарабкаться по лестнице – если, конечно, беременность позволит.

Дженни решительно двинулась дальше.

Ближе к задней стене лампочек висело совсем мало, и тени сгустились. Звуки дыхания стали громче и выше, как у зверя, давящегося воздухом после тяжелого ранения. Том завел домашнее животное? Вряд ли. Судя по всему, он о себе-то едва способен заботиться. Сообразив, что у стены две человеческие фигуры, Дженни остановилась. Пусть глаза привыкнут к мраку, и она присмотрится.

Наконец Дженни поняла, что смотрит на Тома. Он стоял к ней спиной и не сводил глаз с темной фигуры, будто прилипшей к стене. Слева от Тома был старый холодильник, из которого торчали механические внутренности – свернутые трубки, ветхие провода. Холодильник словно к вскрытию приготовили. Фигура на стене странным образом притягивала свет и поблескивала.

– Том?! Что с тобой? Что за хрень здесь творится?

Том на ее голос не отреагировал, а вот фигура на стене (Дженни могла поклясться в этом!) чуть надулась, и звуки дыхания усилились.

Пот усеял лоб и потек по спине. Вопреки холоду на улице, в подвале было жарко. Дженни опасливо положила ладонь мужу на плечо и через тонкий трикотаж футболки почувствовала, что он буквально пылает. «У него температура», – решила Дженни.

– Том, пожалуйста!

Прикосновения или нежность в ее голосе, или и то, и другое на Тома подействовали. Он медленно обернулся, и ладонь Дженни соскользнула с его плеча. Наконец увидев лицо мужа, Дженни едва его узнала.

Том превратился в скелет, обернутый в подобие человеческой кожи, волос и одежды. Под глазами темнели огромные круги, скулы заострились. Лицо пестрело старыми синяками, а нос… заметно изменил форму. Волосы отросли и по длине стали почти такими, как до начала работы с Кевином. На немытых сальных патлах висели комья неизвестно чего. Нижнюю часть лица скрывала пегая борода.

Из-за колоссальной потери веса глаза казались огромными, но по-прежнему поражали красотой. Дженни вгляделась в них и поняла, что при всех немыслимых переменах – это глаза Тома Декера, которого она любила столько лет. Глаза Тома смотрели на нее и… не узнавали.

– Так ты над этим здесь работал, да, Том? Эта… фигура… и есть твое искусство? Я пытаюсь понять. Я… по-прежнему люблю тебя, но сильно беспокоюсь. Том, у тебя… нездоровый вид. Давай пойдем наверх, ладно? Давай поговорим? Пожалуйста!

Наконец Том открыл рот и произнес одно-единственное слово, громче, чем она ожидала, и совершенно четко.

– Дженни…

Имя, слетевшее с потрескавшихся губ, вызвало у Дженни улыбку. Тревогам вопреки (неужели он кололся героином, работая над странной механической скульптурой?) голос Тома оставлял надежду. Надежду ему самому. Надежду их семье. Надежду их ребенку. Словно в ответ на всплеск эмоций, плод зашевелился.

– Ребенок… наш малыш пинается! Хочешь потрогать? По-моему, ты ни разу не трогал его, когда он шевелится.

Прижав ладонь к животу, другой рукой Дженни потянулась к мужу. То ли от ее жеста, то ли от возможности прикоснуться к малышу, Том пришел в себя. Он наклонил голову, захлопал глазами, и взгляд стал осмысленным.

– Ребенок?..

– Да, Том, наш ребенок. Мы соскучились, черт тебя дери! Пойдем наверх, пожалуйста… Умоляю тебя! Да, проблем у нас много. Но давай пойдем наверх и поговорим. Ты потрогаешь малыша, когда он снова зашевелится. Я сделаю кофе, и мы во всем разберемся.

У Тома глаза наполнились слезами, у Дженни сердце защемило от жалости. Она всегда знала, что Том – душа израненная, но тут такие страдания… Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он протянул к ней дрожащую руку. Дженни растянула губы в улыбке, взяла ее и медленно, чтобы не напугать Тома, положила себе на живот. В момент прикосновения Том весь сморщился от эмоционального накала.

Давным-давно они не были так близки. Том рядом, прижимает ладонь к ее животу – ощущения прекрасные, особенно в контрасте с безумием подвала. Пусть даже он выглядит хреново. Пусть даже пахнет мерзко.

Малыш заставлял их ждать. Дженни накрыла ладонь Тома своей.

– Дай ему секунду, – шепотом попросила она.