Хранители

Переживший две мировые войны, писатель отнюдь не склонен преуменьшать силу и опасность зла, любыми средствами добивающегося всевластья, ничем не ограниченного владычества, порабощения свободных народов и растления слабых душ. Многие страницы, особенно вначале, когда за четверкой веселых, беззаботных и беззащитных малышей по пятам гонятся Девятеро вооруженных до зубов Черных Всадников, когда на берегу лесной речки их поджидает Старый Вяз с прогнившим нутром, а среди курганов подстерегают умертвия, — наверняка показались — и должны показаться — страшноватыми.

И, однако, мужество и прямодушие, дружба и верность одерживают верх над «лиходейством», а заступники и помощники не заставляют себя долго ждать. Предупредим читателя: дальше, может быть, иной раз будет еще страшнее, но положение вещей останется таким же, ибо так оно и есть на самом деле. Пока Хранители не поддаются соблазнам корыстолюбия и своеволия, пока они не уступают собственной минутной слабости, злу их не одолеть. Даже с Гэндальфом еще погодите прощаться; вообще неожиданностей впереди много, но они подготавливаются всем ходам повествования, и герои — Хранители уже готовы к ним.

Вот и еще нравственные уроки книги: добро и красота — едины; то и другое может таиться в разных, порой самых неожиданных обличьях; победа добра в мире и в человеческой душе зависит от самого человека. Это и многое другое сказано у Толкиена языком образов, а иногда и напрямик; и всегда ясно, отчетливо и недвусмысленно. Наверно, поэтому книга его особенно притягательна: она говорит о том, что важно для всех, и обращена к каждому из нас.

Хотя «Властелин Колец» — поистине хитросплетение чудес (заметим, что «проходных» эпизодов в книге нет: любой из них раньше или позже оказывается необходимейшим звеном повествования), однако фантастика Толкиена — самая что ни на есть земная: все ее образы и мотивы так или иначе нам знакомы, укоренены в сознании и языке, и чтение эпопеи рассчитано на встречную радость узнавания. Созданная Толкиеном действительность имеет как бы невидимый фундамент, волшебно–сказочное, историко–языковое подспорье. Эпопея ведет нас в глубь исторического опыта, запечатленного в фольклорных образах, и возводит жизнь на уровень легенды. Мы назвали ее жизнерадостной, и это верно; но еще вернее будет назвать ее жизнеутверждающей.

И как нельзя более применима к «Властелину Колец» знаменитая фраза тоже весьма причастного фантастике английского писателя Гилберта Кийта Честертона: «Из всех форм литературы волшебные сказки, по–моему, дают самую правдивую картину жизни».