Храм пустоты

Первое, что бросилось в глаза, когда я подняла веки, возвращаясь из комы в человеческий мир, было не озабоченное лицо медсестрички, бросившейся ко мне. Нет, это была линия, перехватившая ее горло. Люди, стены, даже сам воздух… все исчерчивали хирургически тонкие, но отчетливые линии. Они дрожали и двигались, смещаясь с места на место. Они наполняли меня безотчетным ужасом. Осознание того, что в любой момент из этих пульсирующих линий, первичных космических швов на меня может ринуться смерть, поглотить, втянуть в себя, заставило меня сжаться в комок. Перед глазами вспыхнуло жуткое видение — бегущая ко мне медсестра вдруг развалилась на части, начиная со шва, пересекающего ее тонкое горло — в бесформенную груду, в кровавый хлам.

Осознание того, что именно означают эти линии, подняло мои руки к глазницам. Я давила, давила, давила — не видеть ничего, избавиться, освободиться…

Но руки, ослабшие и за два года комы, подвели. Едва не атрофировавшиеся мускулы вызывали жестокую резь при простой попытке сжать пальцы — но я все равно из всех сил пыталась выдавить глаза, пока — к счастью или к несчастью — мои руки не перехватили влетевшие в палату врачи. Когда беготня и суматоха поутихли, консилиум докторов пришел к заключению, что то был спонтанный приступ паранойи, вызванный затуманенным после комы рассудком. Найдя устраивающее всех объяснение, врачи успокоились и не донимали меня вопросами, почему мне вдруг пришло в голову выдавить себе глаза.

— Эти глаза — они снова будут видеть?

Я не хочу. Не желаю снова увидеть тот страшный мир. Мир, где нет самого понятия «бытие». Находясь «там», я замерла в ледяном покое умиротворения.

Вспоминая тот мир после того, как очнулась, я поняла — ничто не может быть более жалким и отталкивающим, чем он. Одна мысль о том, чтобы снова провалиться во тьму — даже если она была всего лишь приснившимся мне кошмаром — повергла меня в ужас.

И мои собственные глаза готовы были снова затащить меня в черноту.

Выпрямив пальцы, я медленно поднесла кончики ногтей к повязке на лице — точно напротив глаз.

Если это единственное, что чем я могу защититься… что же, усилие, потребное, чтобы пронзить глазные яблоки, окажется не больше, чем те цуки — уколы бамбуковым синаем,[2] которые я отрабатывала в додзё.

— Подожди секунду. Не слишком ли быстро ты сдалась?

Неожиданно раздавшийся голос заставил меня рефлекторно повернуть голову в сторону двери.

Кто там?

Тот, кто бесшумно вошел в палату несколько секунд назад, неторопливо прошагал к койке.

— «Глаза предчувствия смерти»? Знаешь, милая моя Шики, просто так взять и выколоть их будет слишком большой потерей. Бессмысленной, к тому же. Напрасно ты считаешь, что, избавившись от глаз, больше не увидишь того, что тебе суждено видеть. Понимаешь ли, проклятие вернется, словно бумеранг, стоит его отбросить.

— Откуда ты знаешь? Ты ведь не простой человек. Кто же?..

Невидимый собеседник лишь бодро хмыкнул в ответ на мой вопрос. Щелкнула зажигалка, и зашипел невидимый огонек.

— Магичка. Я пришла научить тебя пользоваться этими глазами.

Знакомый голос. Теперь сомнений не осталось — та самая женщина, мой речевой терапевт.

— Что значит — «пользоваться»?..

— Не обещаю, что будет намного легче, чем сейчас — но это лучше, чем ничего. Но твои мистические глаза, способные видеть чужую смерть, впервые вернулись в наш мир со времен кельтских богов. Кажется, тогда их владельцем был Балор. Выколоть их — жуткое расточительство.

«Балор»? Никогда не слышала такого имени. Но женщина, ничуть не смущаясь, продолжала.

— Мистические глаза — особое зрение, позволяющее видеть невидимое — иногда становились случайными и непредвиденным результатом операций на центральной нервной системе. Но в твоем случае, как мне кажется, это было предопределено заранее. Врожденная способность всплыла и усилилась в результате травматического шока. Ты же не станешь отрицать, что та девочка, Шики, всегда смотрела в самое сердце вещей?

…Она говорила так уверенно, будто была с ней знакома.

Но это была правда. Как она и говорила, Шики всегда смотрела пристально, словно насквозь. Глядя на человека, она видела не внешность, а душу.

Пусть даже сама Шики и не подозревала об этом.