Хозяин Зимы (СИ)

— А в воде не очень глубоко? — спросила Севара. — Наверное, стоит искупаться. Бабушка говорила, что в воду на Купальницу нужно опускаться полностью, чтобы получить русалье расположение.

— Да, у нас тоже так говорят, — согласилась Оленя. — А тут не очень глубоко, если от берега не отходить.

Они помогли друг другу расшнуровать платья и расстегнуть пуговицы сзади, затем распустили и волосы. Севара, оставшись в одной сорочке, босая, чувствовала себя неловко, но всё же как-то… свободно. Она побаивалась идти в воду, но Оленя взяла её за руку и вместе они, разбежавшись и хохоча, прыгнули в воду.

Такое приключение для Севары было в новинку. Под ногами она чувствовала прохладное и скользкое илистое дно, а река здесь действительно оказалась тёплой. Оленя отплыла немного дальше, ловко ныряя и выглядывая обратно.

Севара же осталась стоять там, где вода доходила ей до ключиц. Её тёмные волосы расползались по глади, а сорочка немного поднималась. Решив довести начатое до конца, Севара сжала нос пальцами, набрала воздуха и, зажмурившись, села, опускаясь в реку с головой.

Купальница — летний дух, связанный с горячими лучами и тёплой водой. Говорили, что она предводительница всех русалок близ Осидеста. Да и благословение духа пришлось бы очень кстати.

— Вылезаем? — через какое-то время крикнула Оленя, заметив, как её хозяйка идёт к берегу.

— Я да, но ты, если хочешь поплавай.

— Нет уж, я с вами.

Мокрые сорочки липли к телам, ветер теперь казался прохладным.

— Надо было полотенца взять, — с сожалением пробурчала Оленя.

Севара была с ней согласна, но решила промолчать. Она подтянула своё платье, накинув юбки на себя, чтобы согреться. Оленя поступила так же. Обе они сели рядом, под лучи, надеясь немного обсохнуть.

Птицы заливались где-то в ветвях деревьев, по ту сторону реки виднелся хвойный лес. Люди были далеко, близко — одно поместье, однако Севара теперь опасливо оглядывалась, надеясь, что её выходка останется незамеченной. Наверное, не стоило так бездумно действовать. Такой дикий поступок для дворянки… Ну и мар с ним!

Севара повернулась к Олене, начавшей собирать вокруг себя цветы и опавшие веточки, видимо, для будущего венка. Лицо её было задумчивым и сосредоточенным, чем-то похожим на лицо Интиславы, когда та решала примеры на деление. Сестра так же хмурилась и кусала щёку, тяжко вздыхая, если что-то не получалось. Воспоминание заставило Севару захихикать и Оленя удивлённо оглянулась. Пришлось оправдаться:

— Ты напомнила мне мою младшую сестру.

— У вас есть младшая сестра? — с восторгом спросила Оленя, оставляя своё занятие.

Севара вдруг поняла, что никогда не рассказывала ей о себе и о семье.

— Да, у меня два брата — младший и старший, а ещё сестра. Она родилась чуть больше, чем через год после меня, но уже выскочила замуж, представляешь? Я по ней ужасно скучаю. А у тебя, есть сёстры или братья?

Оленя покачала головой, опуская взгляд и снова принимаясь ощипывать траву вокруг.

— Я сирота. Мама от миазмы умерла, папу гора съела… Ну то есть, на шахте обвал был, он погиб там. Меня тётка взяла на попечение. Она говорила, что рыжие приносят несчастья, поэтому я и сирота.

— Что за бред? — Севара яростно сжала кулаки.

— Такая вот она. Маму мою терпеть не могла, говорила, что она моего папу приворожила, потому что была ведьмой. И преступницей, оттого что в реестр не вписалась.

— А твоя мама действительно ворожила?

— Не знаю, — вздохнула Оленя, — я такого не помню. Но мне зим пять было, когда она умерла.

— А как же ты на постоялый двор попала?

— От тётки сбежала. Ну… Её муж, он… — Оленя поджала губы, отвернулась, будто бы отыскивая что-то, но ясно было, что взгляд она прячет.

— Он что-то сделал с тобой? — Сердце Севары пропустило удар, когда она вдруг подумала о таком. С подобным она не сталкивалась, только слышала как-то слухи и от бабушки, как предостережение. Тем не менее представлять было страшно.

— Нет. Я в ту же ночь убежала. Хорошо, что лето было, а то бы замёрзла насмерть…

Севара подсела ближе, бережно приобнимая Оленю одной рукой.

— На постоялый двор я так, прибилась. Им нужна была девчонка на побегушках, вот я и попросилась помогать. Потом вот даже горничной стала работать, а не только полы драить и посуду.

— А что тётка?

— Ничего. Ругалась со мной, но мы уговорились, что я ей часть жалования отдавать буду за… свою неблагодарность…

— Что? Ты ей ещё и платишь? — возмутилась Севара. — Это ей нужно тебе выплаты делать! Вот ещё! Что за негодяйка! Сиктир!

— Да ничего… Я зато могу с ней не здороваться даже.

— Ты и не должна. И жалование прекрати отдавать. Посмотрим, как она ко мне заявится! Сиктир! Да я её в зашей выгоню! И засужу ещё! Гадюку такую! Ты поняла? Не отдавай ей ничего. Будет возмущаться, пусть ко мне идёт, я ей покажу!

— Х-хорошо, — Оленя смущённо улыбнулась, сдерживая слёзы, — поняла. А… Что за слово вы постоянно говорите? Ну «сиктир»?

— Только никому не говори, — Севара усмехнулась, — это бранное слово на бирликском. Очень плохое.

Обе захихикали, оставляя позади неприятности.