На него нашло такое беспокойство, что он не мог больше не только лежать, но и сидеть на месте. И чего я заробел. То-то дурак, что послушал мужика, бранил он себя. Чего лежать-то. Сесть верхом, да и марш, – вдруг пришло ему в голову. Верхом лошадь не станет. Ему, подумал он на Никиту, всё равно умирать. Какая его жизнь, ему и жизни не жалко, а мне, слава богу, есть чем пожить. Микит, – крикнул он. Никита долго не отвечал. – Чаго? – откликнулся наконец Никита. – А я хочу верхом ехать. – Куда ехать-то, – сказал Никита. – Куда-нибудь да выеду, чем тут-то сидеть. Ночи еще много. – Напрасно, – проговорил Никита, не изменяя своего положения. – Лежал бы, хуже. – Слушай вас, – проговорил В[асилий] А[ндреич]. – Что ж пропадать даром.
№ 20 (рук. № 6).
Нога левая у него, он чуял, отмерзла, и во всем теле был холод. Должно, скоро душа выйдет, подумал он. Господи боже мой, батюшка, отец небесный, – проговорил он, сам не зная, чего он хотел от батюшки отца небесного, но обращение это к нему, к отцу, было нужно Никите и успокоило его. Он повалился в сани и, натянув опять себе на голову дерюжку, затих.
№ 21 (рук. № 9).