Хотите быть герцогиней?

– Я скажу, что произошло. Я, глупец, позволил вам стоять под ледяным дождем одетой лишь в тонкий шелк. И вы продрогли до мозга костей.

Эмма решила, что муж прав, но ради того поцелуя с радостью простояла бы под дождем целую ночь.

Действуя очень расторопно, герцог избавил жену от намокших предметов туалета – ни малейшего намека на чувственность, только забота и ласка, которые наполняли ее сердце небывалой нежностью. Шелковое платье, влажные нижние юбки, корсет. Когда пальцы Эшбери убирали мокрые пряди с ее влажной озябшей шеи, все тело Эммы покрылось гусиной кожей.

– Поднимите руки.

Теперь ее бросило в жар от его повелительного тона.

Эмма подчинилась, подняла руки над головой. Он потянул влажную ткань вверх, щекоча груди. Соски, которые под дождем сжались от холода, теперь заныли от более приятных ощущений. Наконец он стянул с нее белье и отбросил в сторону, и она осталась в одних чулках.

Эшбери развернул жену лицом к себе, растирая ее руки и охватывая взглядом все тело, потом резким движением распустил узел шейного платка, чтобы использовать его в качестве импровизированного полотенца и насухо вытереть ей кожу и волосы.

Теперь, когда огонь бросал слабые отсветы и наполнял комнату ровным теплом, Эмма почувствовала, как жаркий румянец покрывает ее шею и лицо. Зубы перестали выбивать дробь, да и пупырышки гусиной кожи на руках начали таять.

Она замерзла, а он ее согрел. И это значило для нее такую степень заботы, какой она не видела ни от одного мужчины. Неважно, что забота явилась в облачении из хмурых гримас и колких насмешек.

Она любила его и за это.

Любила его, любила, любила, любила!

Это слово отдавалось в ее мозгу с каждым биением сердца. Ясно: так на нее подействовал обморок, – однако ей было трудно дышать. Эмма уцепилась за рубашку герцога, словно за спасительный якорь, однако именно от него и исходила опасность. Она пропала. Забыла себя ради него.

Вытерев жену, насколько это было возможно с помощью шейного платка, Эшбери снова подхватил ее на руки и отнес на постель. Уложил на плащ – атласная ткань оказалась у нее под спиной.

Свернувшись калачиком, Эмма закуталась в плащ, пока Эш сбрасывал сапоги и стягивал мокрые брюки. Потом он лег на кровать, пристроился рядом с Эммой так, что ее спина оказалась прижатой к его груди.

Он казался ей горячим, как вынутый из печи кирпич. Это восхитительное тепло распространилось по ее телу, отчего закоченевшие руки и ноги согрелись и обмякли. Дрожь прекратилась.

– Вам больше не холодно?

– Нет.

– Хорошо. – Его ладонь погладила ее плечо. – Тогда спите.

Ее веки налились тяжестью.

– Эш…

– Спите. – Он крепко обнял Эмму, привлекая к себе. – Я позабочусь, чтобы вам было тепло и безопасно. Я всегда буду о вас заботиться.

Во второй раз за время своего замужества Эмма испытала восторг пробуждения в объятиях супруга. И удовольствие от осознания, что ее волосы превратились в воронье гнездо. И блаженство от отступающей головной боли.

Но главное, конечно, – объятия. Было чудесно. Эмма перекатилась на другой бок, чтобы взглянуть в его лицо.

Его взгляд был полон нежности, а прикосновение – того нежнее. Его пальцы коснулись ее щеки, погладили плечо. Похоже, он и не заметил, как спутались ее волосы. Потом, крепко обняв Эмму, он подарил ей поцелуй, в котором было столько же нежности, сколько во вчерашнем поцелуе под дождем было свирепой и требовательной страсти.

Когда их губы разомкнулись, Эш выдохнул:

– Эмма…

Она дотронулась до его щеки.

– Доброе утро, мой солнечный свет.

Он резко вскочил, сев на постели.

– Если посмотреть на нас со стороны… Как же это вышло? Кажется, мы договорились, что между нами не будет нежных чувств.

– Да, договаривались.

– Мы установили правила.

– И меры предосторожности.

Он улыбнулся левым уголком рта.

– Очевидно, этих мер оказалось недостаточно.

Эмма тоже села.

– Я хочу извиниться за то, что наговорила вчера. Мне следовало больше вам доверять. А еще мне следовало пожалеть мисс Уортинг. Если бы вас не заботили ее чувства настолько, чтобы позволить ей уйти, вы бы не выбрали меня.

– Должен признаться, что позволил ей уйти не просто из великодушия. Возможно, великодушие тут вообще не было главным. У меня есть гордость. Она все еще хотела за меня выйти, но лишь на определенных условиях в нашем договоре, на которые я должен был дать согласие. Так вот, ее условия я принимать не захотел.

– Она требовала увеличить ей содержание?

– О нет, ничего подобного.

– Тогда не представляю, что она могла потребовать. Я ведь была с ней знакома. Главным образом ее интересовали деньги и внешность…

– Внешность? Да. Именно.

Эмма поморщилась, сожалея о том, что произнесла это слово.

Неужели она никогда не научится?

– Если подумать, это, собственно, и не условия, – продолжал Эшбери. – Она потребовала, чтобы после нашей женитьбы я соблюдал некоторые правила.

– Правила?

Эш не ответил, однако его взгляд говорил о многом. В нем была боль, и гнев, и душевная рана, которая болела сильнее любого из его шрамов.

Правила! Ах нет!

Эмма протянула руку, чтобы взять сорочку.

– Вы же не хотите сказать, что…