Хотите быть герцогиней?

Эш взял нож, чтобы разделать на блюде жареного фазана, и с остервенением начал пилить ни в чем не повинную птицу. Положил кусок ей на тарелку.

– Не возьму в толк, с чего вы так решили?

– Каждую ночь вы приходите ко мне чуть раньше, чем в предыдущую.

– Возможно. Мне не терпится выполнить то, что требуется.

– Дело не только в ранних визитах. Вы задерживаетесь у меня все дольше.

Эш вонзил вилку в фазанью грудку.

– И что с того? У вас что, книга учета в комоде? Вы рисуете графики? Засекаете, надолго ли меня хватает?

Эмма слегка улыбнулась, глядя в бокал с вином.

– Не притворяйтесь, что вам бы не польстило, если бы я в самом деле вела такой учет.

– Прекратите глупо улыбаться. Есть только одна причина, отчего я прихожу в вашу спальню когда захочу. Вам полагается забеременеть. И для достижения этой цели я настаиваю на том, чтобы вы правильно питались и пребывали в добром здравии. Ешьте свой обед!

Эмма взяла вилку.

– Как скажете, сокровище мое.

– Да, я так и скажу, моя маленькая плутовка.

Герцог сердито уставился на серебряный подсвечник. Действительно, это проблема. Все это замечательно, что они доставляют друг другу удовольствие в постели. Однако за пределами спальни необходимо держать дистанцию. Нельзя поощрять глупые сантименты с ее стороны, даже если жена действительно им восхищается… Но ведь этого не может быть!

Правда проста, напомнил себе Эшбери. Эмма придумывала оправдания сегодняшнему происшествию, когда он застукал ее в своей спальне, а она потом умчалась так, будто ее черти кусали за пятки. Раздувая его гордость, она просто надеялась усмирить его гнев.

Влюблена безоглядно, вот как она сказала. Немыслимо.

И если она думает, будто и он в нее влюблен, она не оставила ему выбора. Теперь он обязан доказать ей, что она ошибается. Сегодня ночью, решил Эш, он вообще не пойдет к ней в спальню.

Сдержать данное себе обещание оказалось труднее, чем Эш предполагал.

Он не знал, куда себя девать. Было слишком рано, чтобы отправляться скитаться по городу: в этот час на улицах еще полно народу. Чтобы убить время, он налил себе стакан бренди и решил просмотреть отчеты своего управляющего, присланные из имения в Эссексе.

Однако не успел он заткнуть графин пробкой и вернуться к письменному столу, как озорница кошка вспрыгнула на стол, обошла столешницу кругом и устроилась на кипе бумаг. Как раз эти бумаги Эш намеревался просмотреть.

– Благодарю за помощь, – мрачно сказал он. – Грязная бесстыжая твоя рожа.

Кошка моргнула.

– Ты меня слышишь? Убирайся. Ты «моя болезнь, нарыв, ты опухоль с моею гнойной кровью»! «Король Лир», акт второй.

«Гнойный нарыв» скучающе зевнул. И Эш сдался. Он решил, что вполне может просто лечь спать.

Снял сапоги, задул свечи и растянулся на постели. Кровать у него была монументальная. На ней спали многие поколения герцогов. Четыре резных столбика красного дерева и балдахин из расшитого бархата, украшенного золотой бахромой. Балдахин задерживал тепло в холодные ночи и не пропускал свет, если утро наступало слишком рано.

Сложив руки на груди, Эшбери даже застонал от отчаяния. Возможно, Эмма права. Возможно, он действительно влюбился. Все симптомы налицо! Он знал, что у нее есть недостатки, великое множество треклятых недостатков, но сейчас не мог назвать ни одного. Имя жены вертелось в его мозгу. Вот вам и песня из одного-единственного имени!

Эмма. Эмма. Эмма. Эмма.

Утешало одно: она сказала, что это не продлится долго. Надо попробовать себя напугать, чтобы выбросить глупые мысли из головы.

Он громко хлопнул в ладоши – и громкий хлопок прокатился эхом в ночной тиши. И что? А ничего. Лишь почувствовал себя полным дураком. Эш зажмурился, да так крепко, что под веками заплясали звезды, сосчитал до трех и снова открыл глаза. Оказывается, он еще глупее.

Тогда он начал вспоминать самые отвратительные вещи, что только могла подсказать ему память. Огненные осколки, несущиеся со скоростью пули прямо ему в лицо. Рвота до изнеможения, когда он прекратил курить опиум. Гной не просто желтый, отвратительный, а гной зеленый, сочащийся, вонючий.

Это помогло всего на несколько минут. Мозг явно желал поскорее избавиться от подобных воспоминаний, зато охотно соглашался думать о ней. Об Эмме.

Эмма, Эмма!

Чтоб ему сгореть в аду. Эшбери сел. Завтра он будет жечь шалфей и окурит дымом весь дом. Его явно околдовали. Навели порчу…

Дверь его спальни скрипнула.

– Не пугайтесь. Это я. – Эмма вошла, держа в руке канделябр с тремя зажженными свечами.

Эш протер глаза.

– Бога ради, что вы делаете в моей спальне?

– Вы ведь не пришли ко мне. – Она поставила канделябр на комод, у изножья кровати. – Кроме того, по справедливости, я кое-что вам должна.

На ней была только тонкая ночная сорочка, а темные волосы были заплетены в свободную косу, перехваченную на конце муслиновой лентой.

Под его восхищенным и недоверчивым взглядом она начала расстегивать пуговицы сорочки.

Слава небесам! Она действительно их расстегивала. Одну за другой. Потом сорочка распалась надвое, открывая полосу бледной кожи.