После вчерашней ночной прогулки и до сегодняшнего сражения в бадминтон ему с трудом, но удалось выбросить из головы мысли об Эмме. А теперь он опять остался один на один с ней, балансируя на грани разумного, чтобы не скатиться в омут вожделения.
Но не только страсть снедала его. Эш кипел от гнева.
Кто был тот мерзавец, что причинил ей столько боли?
Ведь кто-то наверняка ее обидел, потому и сбежала она из дому в Лондон в шестнадцать лет, одинокая, без гроша в кармане. Эшу хотелось воздать негодяю сполна. Чем-нибудь острым, смертельным. Вряд ли дело было в умении глубоко сочувствовать, однако он был оскорблен по-настоящему. Кто-то осмелился обидеть ту, кто находился под его защитой.
А Эмма теперь была под его защитой и покровительством.
Господи, она была в его объятиях!
Стоя в бальном зале, когда ее макушка касалась его подбородка, он ощущал себя побитым временем ветхим сундуком, который должен хранить в себе нечто хрупкое и прекрасное.
А еще он легко мог заглянуть в ее корсаж.
– Важно рассчитать момент, – назидательно говорил он. – Вы не можете подбросить волан и одновременно ударить по нему. Надо выждать секунду, потом сделать замах. – Герцог подкрепил свои слова демонстрацией, подбросив волан перед ракеткой Эммы, а затем, руководя движением ее кисти, с громким шлепком послал волан в воздух. – Поняли?
– Кажется, да.
– Тогда попробуйте сами.
Он отошел назад, чтобы у нее было достаточно пространства для броска. Эмма закусила губу, сосредоточиваясь, – ее брови сошлись на переносице. Она подбросила волан, помедлила, замахнулась ракеткой – и подача вышла вполне сносной. По крайней мере, этот чертов волан перелетел через сетку.
Но со стороны могло бы показаться, будто Эмма выиграла приз в десять гиней. Эш пожалел, что ничему не может радоваться так, как радовалась Эмма удачному удару по волану. Да она просто прыгала от счастья!
– Ну как? – спросила его жена, явно ожидая похвалы.
Он склонил голову набок, выдерживая драматическую паузу.
– Неплохо.
– Спасибо. – Она лукаво улыбнулась. – Подобная похвала много значит в ваших устах, мой ягненочек!
– О-о, это невыносимо! – И он протянул к ней руки.
Но Эмма увернулась, звонко рассмеявшись.
Нырнув под сетку, Эш бросился в погоню, поймал жену за талию, подхватил – ее ноги оторвались от пола, и она оказалась на его здоровом плече.
Это было ошибкой. От резкого движения его пронзила боль от шеи до бедра. Ему пришлось замереть на месте, чтобы отдышаться и унять яростную боль.
– Вам нехорошо? – Эмма не добавила никакого ласкательного прозвища, а в ее голосе он услышал искреннюю тревогу.
– Все в порядке, – сухо отозвался Эш.
Это была ложь, но иногда ложь имела оправдание.
Чтобы отвлечься, Эш стал развлекаться непристойными фантазиями. Например, можно уложить Эмму на диван и задрать ее юбки к самым ушам. Или поступить уж совсем неприлично: прижать к стене и держать так, нырнув под юбки. Все, что угодно, лишь бы она обхватила его ногами. Любую часть его тела. Обхватила талию, обвила бедра, закинула ноги на плечи…
Когда боль притупилась, ему потребовались немалые усилия, чтобы отогнать столь соблазнительные видения. Разумеется, она будет ему принадлежать. Но он должен дождаться наступления ночи, сорвать с нее все десять ее пелен и взять в смущенном молчании.
Он дал ей ускользнуть, всем телом ощутив мимолетные прикосновения мягких закруглений ее тела. Сладчайшая из мук! Эмма старалась отдышаться от смеха и бега, порозовев во всех приятных глазу местах. Но потом взглянула на него – и улыбка ее погасла.
– Вам же больно!
– Ничего подобного.
Она дотронулась до его раненого плеча. Эш поморщился.
– Ничего страшного. Во всяком случае, вам нечего беспокоиться.
– Я ваша жена. И я должна беспокоиться, если у вас что-то болит.
«Прекрати, – мысленно взмолился Эш. – Не делай этого. Не приближайся, не спрашивай меня о ранах, не прикасайся к ним. Будь равнодушной».
Нормальный человек должен быть благодарен за заботу. Отчасти и он был благодарен. Отчасти ему хотелось пасть к ее ногам и выплакаться. Но вторая часть его души, исполненная горечи и покрытая ранами, не принимала ее жалости.
Сидящий в нем дьявол набросился бы на нее бездумно и самым непростительным образом. И ей пришлось бы зализывать собственные раны, предоставив его самому себе.
– Я могу чем-нибудь помочь? – спросила Эмма.
– Да, – сухо ответил он. – Можете оставить меня в покое.
Видишь? Кажется, даже такой удар достиг цели. Он должен ее оттолкнуть – ради ее же блага и ради сына, которого она ему родит.
Вот только он не знал как. И в этот момент – чудо из чудес! – его дворецкого угораздило принести пользу.
Хан открыл двери бального зала и возвестил:
– Ваша светлость, простите, я ненавижу вторгаться…
Эш отошел от Эммы, испытывая исключительное облегчение.
– Лжец. Ты обожаешь появляться не вовремя.
– Как ни удивительно для нас обоих, на этот раз я говорю искренне. Прибыл секретарь вашего поверенного. Я проводил его в библиотеку. – Поклонившись, Хан скрылся там, откуда возник.
Эш указал на дверь.
– Мне действительно следует…