Хорошо быть тихоней

– Чарли… после того случая с Мэри-Элизабет, после нашего танца в клубе, после всего…

Ну не знал я, что ей ответить. Честно. Растерялся.

– Хорошо, Чарли… я облегчу тебе задачу. Когда произошла заваруха с Крейгом, что ты подумал?

Она и в самом деле хотела это выяснить.

Я сказал:

– Ну, я много чего передумал. Но главное – что твои переживания означают для меня куда больше, чем твой разрыв с Крейгом. И если даже я никогда не смогу допускать о тебе никаких таких мыслей – пускай, лишь бы ты была счастлива. В тот день я понял, что люблю тебя по-настоящему.

Она опустилась на пол рядом со мной. И заговорила очень тихо.

– Чарли, как ты не понимаешь? У меня нет таких чувств. Все это мне дорого и так далее, но ты иногда словно где-то далеко. Прекрасно, что ты можешь выслушать другого человека, подставить плечо, но что, если другому человеку плечо не нужно? Что, если ему, например, нужны руки? Нельзя же все время поднимать чужую жизнь выше своей и считать, что это любовь.

Так нельзя. Надо действовать.

– Как действовать? – спросил я. У меня пересохло во рту. – Ну, не знаю. Взять за руки, когда начнется медленная песня. Самому назначить свидание. Откровенно сказать другому, что тебе необходимо. Чего тебе хочется. Вот тогда, в клубе, тебе хотелось меня поцеловать?

– Да, – сказал я.

– Почему же ты этого не сделал?

Она спрашивала всерьез.

– Потому что не был уверен, что ты этого хочешь.

– Да почему же?

– Из-за того, что ты мне сказала.

– Из-за того, что я тебе сказала девять месяцев назад? Чтобы ты не допускал обо мне никаких таких мыслей?

Я кивнул.

– Чарли, я ведь тебе точно так же говорила, чтобы ты не делал Мэри-Элизабет комплиментов по поводу ее внешности. Чтобы задавал ей побольше вопросов и не перебивал. Но сейчас она с парнем, который ведет себя ровно наоборот. У них потому все и срослось, что Питер именно таков. Он всегда остается самими собой. И действует.

– Но мне совершенно не нравится Мэри-Элизабет.

– Чарли, не о том же речь. Речь о том, что ты, как мне кажется, не смог бы вести себя иначе, даже если бы тебе понравилась Мэри-Элизабет. Или вот, например, ты пришел на помощь Патрику и покалечил двух парней, которые хотели покалечить его, но как насчет тех случаев, когда Патрик сам себя калечил? Помнишь, как вы с ним ходили в парк? Как он тебя целовал?

Тебе было приятно, когда он тебя целовал?

Я помотал головой – нет.

– Так почему же ты ему не сказал? – Я хотел поддержать его как друг.

– А получилось совсем наоборот, Чарли. Во всех этих случаях ты не был ему другом. Потому что ты не был с ним честен.

Я замер. Уставился в пол. Молчал. Сгорал со стыда.

– Чарли, по этой причине и я сказала тебе девять месяцев назад, чтобы ты не допускал обо мне никаких таких мыслей. А вовсе не из-за Крейга. Вовсе не потому, что ты был мне неприятен. Просто я не хочу, чтобы меня боготворили. Если я кому-то нравлюсь, мне хочется, что бы этот человек принимал меня такой, какова я на самом деле. Я не хочу, чтобы он носился со своими чувствами, держа их в себе. Я хочу, чтобы он мне их открывал, чтобы я тоже их прочувствовала. Я хочу, чтобы рядом со мной человек мог вести себя так, как ему хочется. А если он начнет делать что-нибудь такое, что мне неприятно, я ему честно скажу.

Она чуть-чуть всплакнула. Но не приуныла.

– Я ведь осуждала Крейга, когда он не позволял мне делать некоторые вещи. А знаешь, как я себя теперь за это кляну? Может, он меня не подбивал на какие-то поступки, но и не мешал мне. Но по прошествии времени я все равно не совершала тех поступков, так как не хотела, чтобы он изменил свое мнение обо мне. И что главное: я не была с ним честной. Так не все ли равно, любил он меня или нет, если он меня даже не знал?

Я поднял на нее глаза. Она больше не плакала.

– Короче, завтра я уезжаю. И больше такого не допущу. Я собираюсь делать то, что захочу. Собираюсь быть собой. Собираюсь понять, что это означает. Но сейчас, в этот миг, я здесь, с тобой. И я хочу знать, где ты, что тебе необходимо и чего тебе хочется.

Она терпеливо дожидалась моего ответа. Но из ее слов я сделал вывод, что должен просто-напросто делать что хочу. И не размышлять. Не проговаривать вслух. А если ей не понравится, она мне скажет, вот и все. И можно будет вернуться к сборам в дорогу. Короче, я ее поцеловал. И она ответила на мой поцелуй. А потом мы, не переставая целоваться, легли на пол. И мне было мягко. И мы тихо постанывали. И молчали. И замирали. А потом перебрались на кровать и легли поверх этой кипы вещей, ждавших отправки в чемодан. И ласкали друг друга от пояса и выше через одежду. А потом без одежды. И это было так прекрасно. До чего же она была прекрасна. Она взяла мою руку и притянула к своим трусикам. И я касался ее. И сам себе не верил. И мир как будто наполнился смыслом. А потом ее рука скользнула мне в джинсы и коснулась меня.

Тут я ее остановил.

– Что не так? – спросила она. – Я сделала тебе больно?

Я покачал головой. На самом деле мне было очень хорошо. Я и сам не знал, что не так.

– Прости. Я не хотела…

– Нет. Не извиняйся, – сказал я.

– Но мне стыдно.