Хорошо быть тихоней

Приезжаем мы домой – двоюродные сразу к бару, поскольку окончание школы – это, похоже, единственное событие, когда пить разрешено всем. По крайней мере, и в прошлом году, и в нынешнем было именно так. Интересно, как пройдет мой выпуск. До него еще далеко.

Короче, сестра битый час распаковывала подарки, и улыбка у нее становилась все шире с каждым чеком, свитером и полусотенной купюрой. Родня у нас небогатая, но к таким событиям, видимо, каждый старается подкопить деньжат, чтобы разыграть из себя богача.

Единственными, кто не стал дарить ей деньги или свитера, оказались мы с братом. Брат пообещал в какой-нибудь день проехаться с ней по магазинам, чтобы она выбрала все необходимое для колледжа, мыло там и прочее, а он оплатит, а я купил ей сделанный в Англии маленький раскрашенный домик из резного камня ручной работы. И сказал, что я задумал подарить ей нечто такое, что будет напоминать ей о доме, когда она уедет. Сестра даже поцеловала меня в щеку.

Но самый счастливый миг этого праздника наступил тогда, когда мама тихонько позвала меня к телефону. Я схватил трубку:

– Алло?

– Чарли?

– Сэм!

– Когда, – спрашивает, – тебя ждать?

– Прямо сейчас! – говорю.

А папа, который пил виски с лимонным соком, зарычал:

– До отъезда родственников из дому ни ногой! Кому сказано?

– Ммм… Сэм… придется мне ждать отъезда родственников, – говорю.

– Ничего страшного… Мы здесь пробудем часиков до семи. А потом куда-нибудь завалимся и тебе позвоним.

У Сэм был реально счастливый голос.

– Хорошо, Сэм. Поздравляю!

– Спасибо, Чарли. До скорого.

– До скорого.

И я повесил трубку.

Клянусь тебе, я думал, что родственники никогда не уберутся. Рассказывали какие-то байки. Поедали сосиски в тесте. Разглядывали фотографии, причем после каждой мне говорили: «Когда ты еще был вот таким» – и жестом показывали, каким я был маленьким. У меня было такое ощущение, будто время остановилось. Нет, я ничего не имел против их баек. Да и сосиски в тесте были – пальчики оближешь. Но я хотел одного: увидеть Сэм.

К половине десятого все наелись до отвала, но никто не напился. Без четверти десять завершились прощальные объятия. Без десяти десять подъездная дорожка опустела. Папа дал мне двадцать долларов и ключи от машины со словами:

– Спасибо, что пообщался с родственниками. Для меня это много значило, и для них тоже.

Он был навеселе, но говорил вполне осмысленно.

До этого мне перезвонила Сэм, сказала, что они едут в центр, и назвала какой-то танцевальный клуб.

Короче, загрузил я в багажник подарки для них для всех, сел в машину и поехал. Есть что-то особенное в этом туннеле, ведущем в центр. По ночам он великолепен. Просто великолепен. Въезжаешь туда у подножья горы, оказываешься в темноте, и радио гремит. Ветер куда-то пропадает, и ты щуришься от ярких фонарей. Когда глаза привыкают к свету, вдали начинает маячить конец туннеля, и как раз в этот миг радио глохнет, потому что волны сюда не доходят. А в середине туннеля тебя обволакивает мечтательное спокойствие. Но мало-помалу у тебя нарастает нетерпение. И наконец, когда тебе начинает казаться, что ты никогда не доберешься до выезда, он вдруг оказывается перед тобой. И радио начинает звучать громче, чем тебе помнилось. А ветер поджидает. И ты вылетаешь из туннеля на мост. И вот он перед тобой. Город. Миллион огней и зданий, и это зрелище тебя поражает, как в первый раз.

Это по-настоящему триумфальный въезд.

Побродив с полчаса по клубу, я наконец-то заметил Мэри-Элизабет с Питером. Оба пили виски с содовой. Спиртное купил Питер, так как он постарше и ему на руку поставили штамп. Я поздравил Мэри-Элизабет и спросил, куда подевались все наши. Она сказала, что Элис заторчала в женском туалете, а Сэм с Патриком танцуют. Предложила мне посидеть, потому что не знала, в каком они зале. Сел я рядом и стал слушать их дискуссию по поводу кандидатов от демократической партии. Опять мне показалось, будто время остановилось. Мне не терпелось увидеть Сэм. Песни через три появились Сэм и Патрик, мокрые от пота:

– Чарли!

Я вскочил, и мы стали обниматься, как будто полгода не виделись. Оно и понятно, если учесть, сколько всего произошло. Потом Патрик улегся на колени к Питеру и Мэри-Элизабет, как на диван. Взял из рук Мэри-Элизабет стакан и осушил. – Вот паразит, – только и сказала она.

Мне показалось, Патрик пьян. Хотя в последнее время он завязал, но так умеет придуриваться, что не отличишь.

Тут Сэм схватила меня за руку:

– Обожаю эту песню!

Потащила меня в зал. И начала танцевать. Я тоже. Музыка была быстрая, так что получалось у меня кое-как, но Сэм, похоже, не возражала. Мы просто танцевали, и этого было достаточно. Песня смолкла, и заиграла медленная музыка. Сэм посмотрела на меня. Я посмотрел на нее. Тогда она взяла меня за руки и привлекла к себе для медленного танца. Медленные танцы мне тоже не блестяще удаются, но зато я умею раскачиваться.

От ее шепота веяло водкой и клюквенным соком.

– Я тебя искала на парковке.

Надеюсь, от моего еще веяло зубной пастой.

– Я тебя тоже искал.