Хороший сын

— Не терзайтесь? — Они хихикает в кулак. Зуб даю, что в кулаке у нее платочек, а сама она — красотка-южанка из Теннесси. Поворачиваюсь влево и щелкаю каблуками, как боец из армии конфедератов.

— Не сюда, — хихикает она. — Чтоб мясо купить, нужно в магазин в том конце улицы.

Мне туда ходить не разрешают, но говорить ей теперь об этом поздно — я уже доиграл спектакль до середины. Поворачиваюсь на каблуках, как Майкл Джексон, и топаю в тот конец улицы.

— И обязательно скажи ему, что у тебя пятерка.

Старый Сэмми славится тем, что всех хочет обжулить. Один из его трюков — сделать вид, что вы ему дали фунт, хотя на самом деле дали пятерку.

Отдаю Минни честь. Она хихикает, а я уношусь прочь — «бип-бип», прямо как Дорожный бегун из мультика.

«Не терзайся, подруга» — это Риццо говорит Сэнди в «Бриолине». Я очень люблю «Бриолин». У нас раньше была пиратская копия. На «Бетамаксе», который Папаня продал в прошлом году. А до того я все время смотрел «Бриолин». Мне больше всех нравится Риццо. Она ужасно смешная и поет две самых лучших песни — «Сандра Ди» (я ничего смешнее в жизни не слышал) и «Я вообще-то могу и похуже» (я в жизни не слышал ничего грустнее). Сколько ни смотрел, каждый раз над ней плакал. А еще над каждым эпизодом «Домика в прерии», «Маленького бродяги», а иногда и «Флиппера».

Дохожу туда, где начинаются новые дома, прохожу мимо дома Мартины. Заглядываю в окно, но ее не вижу.

— Пошел прочь! — орет Мартинина мама.

А я и не заметил, что она сидит на диване. Решит, что я вообще невоспитанный. Быстро ухожу.

Иду мимо девчонок, которые играют все вместе, гадина-Бридж, как всегда, верховодит. Мартина прислонилась к ограде на задах новой улицы Джамайка-Корт. Это единственное из названий новых улиц, которые я знаю. Заметила меня. Как она поняла, что нужно посмотреть в эту сторону? Видимо, мы как-то с ней связаны. Возможно, между нами образуется телепатическая связь. Улыбаюсь, машу рукой. Мартина проверяет, где там Бридж, потом смотрит на меня и тоже улыбается.

Так, теперь не испорти все, Микки. Покажи ей, какой ты крутой. Иду вразвалочку, будто заранее отрепетировал. Как настоящий актер. Существует только два крутых способа ходить по улице — вразвалочку или бегом. Бегом круто, потому что если ты бежишь, значит, у тебя какое-то важное дело или ты во что-то вляпался. И то, и другое — круто. А вразвалочку круто, потому что это значит: нет никакого такого места, куда тебе стоило бы спешить, а еще ты ничего не боишься и убегать тебе не от кого. А вот просто ходить — это совсем не круто. Просто самая некрутая вещь на свете. Вот теперь я понял, что значит «изображать крутого». Изображать — значит играть. Это главное. Я теперь всегда буду крутым.

Вижу, что в проулке сидит на стене наша Моль с подружками, курит.

— А я видел, что ты куришь! — кричу я и грожу ей пальцем.

— Ха, а я видела, что ты ходишь, как Джон Уэйн! — парирует она.

Ее подружки хохочут.

Я терпеть не могу Джона Уэйна. Папаня, когда напьется, превращается в его дурную копию. Нет уж, актерскую игру лучше оставить профессионалам — вроде меня.

— Скорее, как Джон Траволта. — Изображаю я походку из «Лихорадки субботнего вечера».

Девчонки просто писают кипятком. Я их герой.

Моль подбегает ко мне.

— Ты куда идешь?

— В магазин, для Минни, — отвечаю. — А на самом деле — для мамы.

Она прищуривает глаза.

— Не торчи там слишком долго. Купил, что надо, — и назад.

— Ладно, — говорю и повторяю Джона Траволту на бис, для нее и приятельниц.

— Идет, будто в штаны наложил! — орет Моль, и ее приятельницы дружно гогочут, скрестив ноги и подложив руки под попы. Выпендрежницы. Хотят, чтобы все на них смотрели. Я иду дальше.

— А я твои грязные трусы видела! — орет Моль.

Конечно, видела. Она стирает их руками в раковине на кухне. Повыделываться решила перед подруженциями. Нельзя, чтобы она взяла верх, хотя…

— А ты знаешь, что Ма сделала из твоих старых трусов тряпку?! — выкрикиваю я и убегаю.

В конце Джамайка-стрит проверяю, не бежит ли Моль следом. Заодно проверяю, не потерял ли пятерку. Вот вырасту, в один прекрасный день будет у меня собственная пятерка, и я всю ее потрачу на сладкое.

Проверяю, нет ли на Алайанс-стрит протов или хулиганов, подхожу к ограждению из рифленого железа. Там есть крошечная дверка, которая ведет к протам. Пользоваться ею не разрешают. Войдешь — убьют. Эти штуки теперь называют «мирными линиями» — просто животик надорвешь, потому что именно сюда люди приходят убивать друг друга.

Магазин старого Сэмми совсем рядом с этой самой линией. Выкрашен черной краской. Дверь обита металлическими пластинами. Тоже выкрашена черной краской. Окна прочные, в стекле проволока — чтобы осколки не разлетались во все стороны. Ого, стекло тоже черного цвета. Похоже на ворота в ад.

— Как жизнь? — спрашиваю я, не показывая Сэмми, что терпеть его не могу.

— Приветик, как там твоя Ма? — говорит он, как раз именно это и показывая.

Я здесь бывал только с ней вместе.

— Нормально, — отвечаю.