Хороший сын

Да уж, это был бы номер, бормочет Бонзо себе под нос. Он берет коробки с верхней полки и швыряет их в один из вагончиков.

Поосторожнее, блин! – кричит Йохан. Ты что, вообще не видишь… Не видишь красоту этой операции?

Красоту? Вот он об этом, наверное, так не скажет, когда в себя придет.

Когда он придет в себя, то не будет знать, что что-то не так, если все пройдет успешно.

Красоту, хмыкает Бонзо. Он-то в ней, конечно, разбирается. С его-то двумя курсами истории искусства.

Тем временем вагончики наполнились и сами уезжают. Йохан смотрит им вслед.

Ничего не скажешь, придумал ты здорово, примирительно говорит Бонзо. Сейчас это все уничтожится?

Поезд едет к автоматизированному шредеру, отвечает Йохан. В него все и пойдет.

Да понимаю я, что все туда пойдет, говорит Бонзо, уж вряд ли поезд проедет мимо и вернется сюда. А нам что теперь делать? Мы закончили?

Мы поставим назад все то, что ты уронил и повытаскивал с полок.

Да ну, скукота! Давай лучше посмотрим, что за этой дверью. Бонзо открывает дверь, за ней ветер, в коридор заносит ворох сухих листьев. Улица какая-то, говорит он, он там жил, наверное.

Йохан хмурит брови. Двери эти, странно, произносит он, по идее, должны быть только архивные документы на стеллажах. Он оглядывается, проход изменился, стал еще уже, извилистее, потолок стал выше, наподобие свода, почти неразличимый в сумеречном свете. Он не ожидал, что все будет настолько изменчивым, таким готическим; кажется, думает он, будто мы в подвалах монастыря, но этого, конечно, не может быть.

Не поддается, да? – спрашивает Бонзо. Человеческий разум – это тебе не хухры-мухры. Посмотри-ка сюда. Он открывает железную заслонку, находящуюся в стене в полуметре от пола. Из нее вырывается пламя. Ух, горячо! – кричит он и отпускает дверцу. Она открывается нараспашку, и Бонзо заглядывает внутрь. Вот это да, говорит он, мусоросжигательная печь, надо было сюда все на хрен поскидывать, вместо того чтобы заморачиваться с вагончиками и шредером. Ой! Он отскакивает назад и обеими руками хватается за нос. Ногой захлопывает заслонку. Отнимает руки от лица и показывает Йохану три кровящие точки, идущие в ряд. Не поверишь, говорит он, но меня только что чертик с трезубцем…

Пошли назад, говорит Йохан. Куда ты положил ту папку с письмами и где та дверь, в которую ты вломился и все посшибал?

Заметно, что он все больше нервничает, у него начинает блестеть кожа, должно быть, это из-за того, что он потеет; помимо серьезного напряжения, у людей это происходит от страха.

Подожди пока, говорит Бонзо, не так быстро, тут еще какая-то дверь… Секунду.

Что там?

Там лежит подготовленная для последнего прощания старая женщина.

Блин, чувак!

Все, все, уже закрываю. Покойтесь с миром, госпожа.

Ты что, крестишься?

Да, крещусь. Мать его, наверное.

А, да, она же все-таки тебе мать.

Ты о чем?

У тебя на дне рождения, помнишь? Ты тогда поссорился с матерью, а потом еще меня чуть не сбил своей трехколесной мотоколяской.

А, «Мессершмиттом». У меня их теперь двадцать четыре, знаешь? Ну конечно, знаешь, ты все обо мне знаешь, кроме того, куда я… Эй, смотри, что здесь.

Нам пора навести порядок, нервно оглядывается Йохан, а потом уходить. Оставь ты в покое эти двери, я вообще не понимаю, откуда они, кроме шкафов, тут ничего не должно было быть.

Нет, на это ты точно захочешь посмотреть. Поверь мне.

Йохан заезжает в полностью затемненное квадратное в плане помещение. По центру на уровне пояса стоит стеклянный куб. В этом кубе находится усыпанный бриллиантами череп. Он смеется, открыв рот и тараща слепые глазницы, и сверкает в свете направленных на него софитов.

Я всегда хотел, чтобы он крутился вокруг своей оси, говорит Бонзо.

Это ведь тот англичанин сделал, да? – спрашивает Йохан.

Дэмиен Хёрст, уточняет Бонзо. Это-то понятно, я очень хорошо знаю, что это, но вопрос в следующем: что эта штука делает здесь?

Понятия не имею, отвечает Йохан. Давай пойдем уже, мы не это ищем.

Это ты так думаешь, говорит Бонзо, проводя пальцем по ребрам куба. На его лицо падают крапинки света, отражающегося от бриллиантов. Это именно то, что ты ищешь. Иронично, а, впрочем, может, и нет. Ты всегда думал, что бриллианты у меня, ты сотворил для меня жизнь, ты меня сопровождал, ты всегда за мной следил, а теперь вот придумал и построил все это. Кстати, вообще не представляю, откуда у тебя такое финансирование, все эти годы исследований и экспериментов, во всяком случае, я именно так себе это представляю, или тебе платят наследники Батавира, никак им не успокоиться, что ли, пока бриллианты не будут найдены? Он улыбается и похлопывает по кубу. Вот твой выкуп. Я отдал камни Дэмиену Хёрсту, мы с ним были хорошо знакомы. Так я от них избавился. Можешь считать это угрызениями совести. А я и тогда уже довольно неплохо зарабатывал на произведениях искусства, что тоже важно.

Херня полная, огрызается Йохан. Камни тогда Хёрст сам купил на алмазном рынке, вся торговля бриллиантами от этого пострадала, я прекрасно помню, во всех газетах об этом писали.