Хороший сын

Может, я все это время общался не с Йоханом, а с его средствами передвижения. Кто знает, может, все это задумывало инвалидное кресло Йохана, совместно с роботами-регистраторами, беспилотниками и чуть ли не горящими искусственными оленями, еще с того момента, когда Йохан вернулся из больницы в архив, а я стал собирать свою полочку со старыми брошюрами с мебелью и освещением. Только история моей матери – моя. Эту историю мне нужно защищать, но руки у меня связаны, а ассистенты Йохана собираются надеть на меня шапочку для купания. Они выглядят вполне приветливо, как сейчас становится понятно, это роботы, они натягивают эту штуку мне на голову, слишком туго, материал тонкий, но по ощущениям ужасно пупырчатый, как будто туда до хрена всего вшито, и пока скобы на моих предплечьях затягиваются еще сильнее и кто-то делает мне в руку укол, я спрашиваю себя, с чего мне сопротивляться-то предстоящей операции, ведь детство Бонзо никогда не было моим детством, оно было придумано, я могу без него обойтись, и я думаю (и наверное, это моя последняя мысль, очень уж похоже на то, что в руку мне вкололи наркоз) о желтом трамвае, который увидел на остановке «Набережная Амстел» на Рейнстрат, когда я только дошел до нее из «Алберт Хейна», где чуть не устроил скандал той женщине, после того как скомкал газету в «Кофе Хабе» – он вдруг оказался у остановки, этот желтый трамвай, темно-желтый с серой полосой по низу, это было как небольшое потрясение, ведь в Амстердаме такие трамваи уже почти сорок лет как не ездят. Но потрясение последовало за наблюдением не сразу, между ними был зазор – если его выразить во времени, то, может, не долее четверти секунды, – и в течение этой четверти секунды я не был ни изумлен, ни даже удивлен, ведь я не заметил ничего неожиданного, я только увидел, как на остановке остановился трамвай. Потому что именно такие трамваи разъезжали по городу, когда я в начале восьмидесятых перебрался в Амстердам, и они ездили еще много лет, в разных вариантах, все более угловатых, но всегда этого желтого цвета с серой полосой понизу. Судя по всему, тридцати, сорока лет отсутствия недостаточно для того, чтобы исчезнуть из внутренней картины мира, которую я ношу в себе. Скорее всего, этот трамвай арендовали под мероприятие, в нем сидели и стояли мужчины в костюмах и женщины в платьях, в руках они держали бокалы. Прохожие вовсю фотографировали, не только старики, но и школьники, вышедшие на перемене в «Алберт Хейн» за напитками. Пожилые запечатлевали трамвай, потому что узнавали, школьники – потому что такой старый трамвай – это странно и смешно. Нет, нет! – хотел им крикнуть я, это совершенно нормальный трамвай, я еще на таких ездил, и даже не так уж давно, не в детстве, а уже во взрослом возрасте, когда был такой же, как сейчас, тот же, что сейчас, – но это неправда; в таких трамваях я сидел, но я не тот же. Я не растянутое настоящее, смотри: трамваи другие, мать умерла, не помнишь, что ли, как изменялся вид из поезда во время твоего жалкого Великого странствия в идентичных сериях.

А по дороге домой я думал о дыре во времени, продлившейся четверть секунды, когда я не удивился желтому трамваю, потому что прошлое на мгновение переписало настоящее. Может, при следующей оказии (если она будет: я чувствую, что очень хочу спать) эта дыра выйдет такой большой, что в нее можно будет провалиться, что можно будет ухватиться за ее края пальцами, и слева и справа, и растянуть их в стороны, и шагнуть внутрь – и что тогда? Сможет ли тогда мое настоящее «я» соединиться с моим прежним «я», будет ли мир опять принадлежать мне?

Но даже если шагнуть назад во времени, с того момента время опять потечет вперед. Важно в каждом старом трамвае сразу же узнать старый трамвай – вот урок, который я вынес из сегодняшнего дня, вразумлял я самого себя, плюхнувшись по приходу домой в кресло-трансформер и теребя кнопки панели управления. БЗЗТ. БЗЗЗЗТ. БЗТ. БЗЗЗТ.

Глава 4

БЗЗЗТ. БЗЗТ. БЗЗЗЗЗЗТ. БЗЗЗТ. Мы уже какое-то время неотрывно следим за дверью, и вот она отъезжает в сторону, и появляется Йохан. Небольшая заминка, когда его инвалидное кресло проезжает по пазу раздвижной двери, но потом все идет как по маслу, широкие проходы, заполненные стеллажи, все по порядку, классифицировано, упаковано и пронумеровано. Пока ничто не выдает того, что мы находимся в беспокойной и неуверенной голове, этому впечатлению, несомненно, способствует и только что введенное лекарство, но мы-то знаем, как все обстоит на самом деле. Мы знаем такие головы, мы узнаём их, когда куда-то везем, мы узнаём их, когда они у нас регистрируются, достаточно самой малости, чтобы усилить их тревожность или заслужить их дружбу. Но пока ничего такого, все аккуратно расставлено на полках, все проходы одинаково прямые и широкие. Йохан смотрит на них одобрительно, не зря же он все-таки начинал архивариусом. Он проделал огромный путь, но истоки дают о себе знать, не зря же он выбрал именно такой интерфейс.