Хорнблауэр и «Атропа»

Резкий порыв ветра, налетевший со Сьерра де Ронда, накренил «Атропу», лишь только обрасопили реи. Судно шло, накренясь, на него набегали крутые, короткие волны — все, что осталось от атлантических валов, прошедших через пролив. Они поднимали корму «Атропы», и она резко подпрыгивала от неестественного сочетания ветра и волн. Брызги ударяли в кормовой подзор, брызги взлетали над раковиной, когда судно зарывалось носом в волну. «Атропа» была совсем крохотным суденышком, самым маленьким трехмачтовиком во флоте, самым маленьким кораблем, на который требовался капитан. Величественные фрегаты, мощные семидесятичетырехпушечные линейные корабли могут смотреть на нее свысока. Хорнблауэр поглядел на зимнее Средиземное море, на облака, скрывшие садящееся солнце. Пусть волны мотают его судно, пусть ветер кренит «Атропу», пока Хорнблауэр стоит на шканцах, он повелевает ими. Радостное возбуждение переполняло его, когда он стоял на шканцах несущейся навстречу неизвестности «Атропы».

Радостное возбуждение не оставило и позже, когда он ушел с палубы и спустился в каюту. Обстановка здесь была крайне безрадостная. С тех пор, как Хорнблауэр поднялся на борт своего судна в Детфорде, он постоянно умерщвлял свою плоть. Совесть грызла его, упрекая за недолгие часы, потраченные с женой и детьми. Поэтому он покинул судно всего один раз — чтоб доложить о готовности к отплытию. Он не попрощался с еще не вставшей с постели Марией, не взглянул напоследок на детей. И не купил ничего в каюту. Все, что его окружало, сделал судовой плотник — парусиновые стулья, сколоченный на скорую руку стол, койка из грубой рамы с натянутыми веревками, на которых лежал соломенный матрас. Под голову — парусиновая подушка, набитая соломой, грубое флотское одеяло, чтобы укрываться. На палубе под ногами не было ковра, освещал каюту чадящий судовой фонарь. Жестяной умывальный таз в раме; над ним в переборке полированное стальное зеркальце. Самыми су щественными предметами обстановки были два сундука, стоявшие по углам — если не считать их, каюта была скудна, как монастырская келья.

Но Хорнблауэр, согнувшийся в три погибели под низким палубным бимсом, готовясь ко сну, не испытывал жалости к себе. Он мало ждал от этой жизни. Он мог уйти в себя, в свой внутренний мир, и это помогало ему стойко переносить тяготы. К тому же, не обставив каюту, он сэкономил немало денег. Эти деньги пойдут на то, чтоб рассчитаться с повитухой, оплатить счет в «Георге» и проезд в почтовой карете Марии с детьми — она отправлялась к матери в Саутси. Хорнблауэр думал о них — они, наверно, уже в дороге. Он натянул на себя сыроватое одеяло и улегся на жесткую подушку. Ему пришлось отбросить мысли о Марии, о детях и подумать о деле. В преддверии скорой встречи с флотом надо будет потренировать сигнальных мичманов и старшин. Этому придется посвятить много часов, а времени в обрез. Поскрипывание древесины, крен судна — все говорило ему, что ветер устойчивый.

Ветер так и не ослабел. На шестой день,вечером, впередсмотрящий крикнул:

— Вижу парус! Прямо под ветром!

— Пожалуйста, возьмите курс на него мистер Джонс. Мистер Смайли! Поднимитесь с подзорной трубой наверх и скажите, что видите.

Это было второе место встречи, упомянутое в приказах Коллингвуда. На первом, у мыса Карбонара, они вчера никого не застали. Вообще, после Гибралтара они не встретили ни одного корабля. Фрегаты Коллингвуда очистили море от французов и испанцев, а британский конвой с Леванта пойдет только через месяц. А что творится в Италии, известно одному Богу.

— Капитан, сэр! Это фрегат. Один из наших.

— Очень хорошо. Сигнальный мичман! Подготовьте кодовые сигналы и наши позывные.

Как хорошо, что за последние несколько дней он провел множество сигнальных учений.

— Капитан, сэр. Я вижу дальше верхушки мачт. Похоже на флот.

— Очень хорошо. Мистер Джонс, будьте любезны сказать артиллеристу, чтоб готовился салютовать флагману.

— Есть, сэр.

Вот и средиземноморский флот, два десятка линейных кораблей двумя колоннамимедленно движутся по синему морю, под синим небом.

— Фрегат «Менада», двадцать восемь, сэр.

— Очень хорошо.

Вытянувшись, словно щупальца морского чудовища, шли впереди флота четыре фрегата-разведчика, пятый дальше с наветренной стороны, откуда скорее всего может появиться дружественное или враждебное судно. Воздух был чист: Хорнблауэр, стоя на шканцах, видел в подзорную трубу два ряда марселей. Линейные корабли шли в бейдевинд, на строго одинаковом расстоянии друг от друга. Он видел и вице-адмиральский флаг на фок-мачте первого в наветренной колонне судна.

— Мистер Карслейк! Приготовьте мешки с почтой!

— Есть, сэр.

Пакет с депешами для Коллингвуда лежал наготове у Хорнблауэра в каюте.

— Сигнальный мичман! Вы что, не видите: флагман сигналит?!

— Вижу, сэр, но флажки относит ветром, и я не могу их прочесть.

— А для чего, по-вашему, повторяет их фрегат? Где ваши глаза?!

— Общий сигнал. Номер сорок четыре. Это значит: «Лечь на другой галс».

— Очень хорошо.