Холостяк

Вернувшись домой, он заметил на столике прихожей письмо. Это было приглашение на торжество в Гранд-Отель. Это, в добавление к принятому решению написать мадам Альбермарль, радости от знакомства с мадам Тьербах, от того, что он чувствовал себя занятым, заставило его испустить вздох глубокого удовлетворения. Он испытывал радостное и новое для него ощущение того, что он является центром маленького мира, имеет занятия, и ощущение скуки от ничем не заполненных дней исчезло. Но вдруг, посреди его счастья, ему увиделся один неприятный момент. Два года назад, в приступе неврастении, он точно так же написал мадам Альбермарль, но в тот раз он приглашал ее к себе на отдых. Она с радостью согласилась и две недели занимала комнату его виллы. Словом, в этот раз он, конечно, хотел, чтобы мадам Альбермарль приехала в Ниццу, но не хотел, чтобы она останавливалась у него, не то что опасаясь ревности со стороны Бригитты, а ее подозрений и того, что они повредят их отношениям. Несколько мгновений Гиттар пребывал в трансе. Все его счастье, вся его увлеченность улетучились. Он снова видел себя одиноким, лишенным любви. Но, постепенно, он взял себя в руки. Надо же было быть настолько глупым, чтобы портить себе кровь из-за пустяка подобного рода. Ему стоит лишь сделать вид, что он забыл о том давнем приглашении. Мадам Альбермарль на это нисколько не обидится. К тому же, что доказывало, что она помнила о нем и придавала значение подобной детали? По мере того, как он рассуждал подобным образом, он чувствовал, как оживала его радость, а угрызения, уже во второй раз, улетучивались. Это и было чертой его характера — проходить вот так мимо всего, как только его инертность оборачивалась ему на пользу, и, точно так же, как он никогда не задумывался, что его могли принимать за человека странного только за то, что он ухаживал за всеми женщинами, ему не приходило в голову, что поступать во второй раз иначе, чем в первый, могло показаться неделикатным. И он написал мадам Альбермарль:

"7 марта 1930

Милый бесценный друг!

Сейчас, когда я пишу к вам, вы, несомненно, далеки от меня. Но есть ли у меня право злиться на вас за это? Разве не были мы всегда друг для друга более, чем друзья в обычном понимании этого слова, но существами, тотчас понимавшими самые мимолетные чувства друг друга, существами, стоявшими над обыденными законами любви. Так, если тебе улыбнулось счастье обладать в этом мире подобным другом, к кому обратишься ты в момент одиночества, печали, как не к нему? Мы провели с вами вместе слишком много прекрасных часов, чтобы сегодня вы отказались выслушать меня.

Я знаю о вашей страстной любви к краям, в которые я вот уже как годы удалился. Я знаю, что каждый ваш сюда приезд остался для вас незабываемым воспоминанием. И я позволю себе спросить вас, милый бесценный друг, не хотели бы вы вновь пережить те дивные часы, которые прошли. Но нужно быть осторожным с приятными воспоминаниями. Не следует бросаться на них, не то они сотрутся, как переливчатый узор крыльев бабочки. Следует приближаться к ним, словно охотник к пугливой птице. Приезжайте же, милый бесценный друг, но приезжайте без шума, как для того, чтобы ничего не встревожить. Явитесь на кончиках пальцев, если осмелюсь так выразиться. Таитесь и, осторожно, не смотря на все, что воздвигла жизнь между нами и нашими воспоминаниями, на друзей, с которыми свел нас случай, и с которыми нельзя не считаться, на новые занятия, мы возвратим, быть может, одну из тех волшебных минут. Какой радостью, каким праздником стало бы это для меня, но как я боюсь того, что усилия наши окажутся тщетными, как я боюсь того, что что-то неуловимое будет удерживать нас от нашего драгоценного прошлого. Я всегда был неловок в жизни. Окажусь ли я таким и на этот раз? Милый бесценный друг, я умоляю вас руководить этим благим паломничеством. Вы лучше меня сможете отыскать то, что сохранилось между нами за утекшие годы. И я вас жду, ни на что не надеясь, и, между тем, надеясь на все. Я жду вашего общества так, как жаждущий ждет прозрачной и спасительной воды".