Холостяк

Ей не хотелось быть неприятной Гиттару. Она не находила объяснения, почему над ним насмехались, и, в то же время, не желая слишком не понравиться хозяйке, она не осмеливалась выказать своей симпатии.

В итоге, откланявшись, Гиттар шел по бульвару, но не обращал ни малейшего внимания на красоту этого вечера, что было для него верхом счастья, ибо он был настолько одинок и празден, что годы напролет проводил в наслаждении погодой, перебирании воспоминаний, так, что для него было счастьем быть, наконец, настолько занятым, чтобы не заботиться о погоде. Он шел, таким образом, в глубоких раздумьях над тем, что только что с ним приключилось. Ни на секунду ему не представлялось, что он повел себя смешено и невоспитанно. Он думал о торжестве в Гранд-Отеле, где он повстречает Бригитту, если, конечно, он будет на него приглашен. Он размышлял о том, как ему теперь снова встреться с Бригиттой, и, поскольку он не хотел прибегать к помощи мадам Бофор, враждебность которой он угадывал, и все хотел делать сам, не завися от тех, кто его познакомил, он решил написать к мадам Альбермарль, чтобы просить ту приехать. С ее помощью ему проще будет приблизиться к прекрасной мадам Тьербах. Но, поразмыслив далее, он почувствовал угрызение… Разве на протяжении ряда лет не вел он себя жестоко по отношению к этой женщине, молча обожавшей его, мечтавшей выйти за него замуж? Но он была некрасива, или, по крайней мере, он ее такой находил. Прилично ли было просить у любящей женщины, верной своему чувству и всю свою жизнь покорно, в молчании, страдавшей от него, прилично ли было просить ее приехать? Это, быть может, пробудет в ней надежду. И что это будет за разочарование, когда она увидит, что ее присутствие требовалось лишь для того, чтобы помочь чужому счастью. Гиттар, на несколько мгновений, прислушался к своим угрызениям. Ему показалось, что это было действительно некрасиво подобным образом обмануть любящую женщину, воспользоваться этой любовью, чтобы помочь другой. Но не в его характере было подолгу останавливаться на таких соображениях. Как у многих одиноких существ, в нем укрепилось чувство, что его обделяли вниманием, а следовательно, и он не обязан был особенно церемониться. С другой стороны, что доказывало, что мадам Альбервиль испытывала к нему прежние чувства? Разве она не говорила ему, что если бы он даже женился на ней, она ни за что не захотела, чтобы он хоть в чем-то изменился из желания ей нравиться? Разве она не говорила ему также, что ей не было знакомо чувство ревности? Стало быть, он мог совершенно спокойно ее вызывать, тем более, что он мог все так хорошо уладить, что она ни чего бы и не заметила. И потом, пусть бы она что-то и заметила, разве не было главным то, чтобы она не отдавала отчет в истинной причине своего приезда? А уж тут он хорошо знал, что она была слишком влюблена в идеал, чтобы когда-либо хоть что-то заподозрить. Главным, таким образом, было то, чтобы она подумала, что он вызвал ее из действительного желания ее видеть, что, как ему казалось, было очень легко изобразить, как только она приедет. И, пустившись в дальнейшие размышления, он почувствовал определенную гордость предстать перед женщиной, которая его любила, любимым столь красивой молодой женщиной.

Так размышлял Гиттар на обратном пути, в то время как его окружала толпа элегантно одетых людей, под небом невероятной чистоты, на фоне моря, в то время как до ушей его доносились звуки необычайного количества оркестров.