Холодный апрель

На самой вершине белели руины замка. Из туннелей, уходящих под скалы, несло сырой промозглостью, а у стен, в затишке, было совсем тепло, и несколько молодых парочек, взлетевших сюда, на верхотуру, на крыльях своего нетерпения, остывали на весеннем солнышке, раздевшись до маек и блузок. Перед замком на скамьях, сделанных из толстых бревен, сидели люди. Кто помоложе, ходили по стенам, выглядывали в полуразвалившиеся щели амбразур. Внизу под крутыми обрывами, под лесистыми склонами растекся по долине городок Урах — обычная мозаика черепичных крыш, ленты дорог, высокие пики кирх, голубые квадраты открытых плавательных бассейнов.

— Что за горы?

— Швабский Альб.

— Что за замок?

— Какого-то разбойника-феодала семнадцатого века…

Девочек не удержать, умчались в проходы. Эльза, а следом и Хорст ушли смотреть за ними: не свалились бы где? Александру не хотелось никуда идти, сидел в затишке, смотрел на горы, на город в долине. Вспомнился дом на площади, на котором по фасаду крупно написано, что в нем с 1479 года и по сей день находится аптека. 1479-й! Это же еще до нашего знаменитого стояния на Угре! Еще кочевая степь не перестала грозить Руси, еще не начался обратный процесс осаживания кочевых племен, великого просветления их светозарной оседлой земледельческой культурой.

Отсюда, издали, даже родная история просматривалась глубже. Какой же силой должна была обладать Русь, чтобы в течение долгих веков сдерживать бесчисленные набеги кочевников! Как же должна быть благодарна Европа народу нашему, оградившему Запад от азиатских орд! Здесь целехонькие стоят 500-летние жилые дома. У нас и каменные храмы такой давности — редкость. Кочевые разбойники, врываясь в города, не оставляли ничего.

Набеги кочевой степи были часты. Живя от набега к набегу, мы привыкли видеть вечность не в постоянстве и неизменяемости, а во все новых и новых возрождениях. И вырабатывалась привычка строить не на века, не слишком дорожить построенным. Не потому ли мы всегда с такой легкостью рушили построенное предками?

Страшные эти привычки — не дорожить содеянным предками. Если мы не дорожим, то и дети наши не будут дорожить содеянным нами…

Стоял он там, внизу, в Урахе, у мельничного колеса и думал. Минуту и стоял-то, не больше, а и поныне все крутится оно перед глазами, шлепает широкими плицами, все бежит вода, искрится на камнях, шевелит длинные волокна ярко-зеленых водорослей, устилающих ровное дно этой городской речушки. И все думается, думается. Такое уж свойство у текущей воды — будить мысли.

…Все тленно. Вот и в этих стенах жили люди, страдали тут, наверное, любили, может быть, думали о вечности. Умер тщеславный хозяин замка, мечтавший вершить судьбы из своей недоступности, прошли годы, и опустела обитель. Кому охота жить на такой крутизне вдали от земли, от воды? В долине удобнее и теплее. В городе другой замок, такой же старый, а выглядит моложе и новее. В нем музей. А здесь ветры хозяйничают да кустарники и грызут камни острыми корнями.

…История наказывает в полном соответствии с законами диалектики. То, что вчера казалось необходимым, сегодня никому не нужно. Повернулась история на другой бок, и верхнее стало нижним, и наоборот. Так и ныне суетится человек, творя несусветное, громоздит небоскребы на небоскребы, а случись катастрофа, пусть не военная, а экологическая, скажем энергетический кризис, и замрут высотные лифты, и вода не будет подаваться на сотые этажи. И никому уж не захочется жить на верхотуре, откуда в туалет не набегаешься. И через сто лет люди будут недоумевать: кому понадобились такие громадные дома, в которых нельзя жить?! Удивляемся же мы, скажем, египетским пирамидам: грандиозно, но зачем?..

Он поднялся и сразу почувствовал ветер, не порывистый, а какой-то настойчиво-непрерывный, прохладный. Никого из семьи Крюгеров рядом не было, и Александр пошел разыскивать их. Миновал длинную арку, в которой шаги гудели, как падающие камни, и очутился во дворе с толстущим дубом посередине. Под дубом топтался перед небольшим лотком предприимчивый торговец, продавал кока-колу и мелкие сувениры. Одна сторона двора горбилась арочными окнами, глядящими на дальние горы. Стены не было, только эти полудуги окон, как театральная декорация. Под окнами на скамье сидели Крюгеры, полдничали, ели принесенный с собой хлеб, запивая его теплым морсиком из термоса.

Он съел предложенный ему кусок хлеба, оказавшегося сладковатым, похожим на кекс, запил чашкой морса и, чтобы не молчать, заговорил все о тех же «зеленых».

— Как вы относитесь к прошлому, вообще к истории?

— Прошлое — это камни, на которых стоит настоящее, — ответил Хорст.

— А если вместо камня в фундаменте окажется мина?

— Вы говорите о фашизме? К нему у нас отношение однозначное: такие камни из фундамента вон.

— У вас в Западной Германии немало людей, призывающих относиться к периоду фашистской диктатуры как к одному из периодов истории, не более того.

— Я знаю об этом.