Холод и яд

Утро, и так не особенно тёплое и светлое после ночи, проведённой в круговерти кошмаров и в холодных и влажных от испарины простынях, совсем потеряло перспективу оказаться добрым. Варя с протяжным стоном уткнулась в угол подушки. Свет экрана безжалостно резал зрение, тексты статей плясали перед глазами, дрожь брезгливости и отвращения сковывала тело.

Но Варя упрямо продолжала читать кусок за куском, статью за статьёй. И комментарии. Глупо было полагать, что люди, охочие до сенсаций, касающихся верхушки, упустят такое событие, что СМИ проигнорирует взятие детей в заложники. С каждой прочитанной строкой в душе закипало непреодолимое отвращение ко всем журналистам. «Это ж надо было так всё вывернуть, а! Ещё и папу приплели сюда каким-то боком… – Варя сдавленно рыкнула над очередной статьёй, пролистала вниз. – Какой, нафиг, кровью? Папа там вообще случайно оказался. Если б я не лезла…»

Комментаторы в разных выражениях оскорбляли власть – папу. С уверенностью твердили, что мэр, ими же выбранный, такой же продажный, как все вокруг. Рассуждали, что дети – они с Филом! – ничего из себя не представляют и, как водится, покупают все места, все достижения за родительские деньги и родительский авторитет. Матери вспоминали олимпиады, где выигрывала Варя, вспоминали секции и соревнования, где участвовал Фил давным-давно, лет пять назад. И изливали свою желчь.

Варя с остервенением кликала профиль за профилем, пытаясь понять, кто перед ней: авторитетный человек, равный отцу, психолог, политик. Губы пренебрежительно кривились. Это были мужчины и женщины с полупустыми профилями и редкими фотографиями летнего отдыха. Ровесники отца, выглядящие гораздо печальнее, далёкие от власти и больших денег. Варя набрала полную грудь воздуха и с силой сжала губы. Пальцы чесались написать им какой-нибудь гневный комментарий: «Они не имеют права судить! Они не знают ничего! Они не ровня папе!»

Варя прикрыла глаза и прислушалась к рассудку. В воображении тут же живо нарисовалась картинка активного кибербуллинга: её закидают сообщениями в личку и ответами под постом, притом явно не сочувствующими и трогательными – ядовитыми и проклинающими.

Пальцы задрожали в отчаянии, а телефон показался невероятно тяжёлым. Их – её, её папу, её друзей – оскорбляли и проклинали, а она не могла вступиться и рассказать правду: ей бы всё равно не поверили. От острой несправедливости защипало в носу, и Варя торопливо вышла из комментариев. Листала ленту, но, как назло, не попадалось ничего умиротворяющего и приятного: ни щенков, ни фотографий городов, ни советов по фотосъёмке. Кажется, весь интернет волновал исключительно вчерашний день!

На глаза попался комментарий, от которого с губ слетел рваный выдох. Молодой местный блогер говорил, что за такой «откат в девяностые» нужно посадить не только похитителя, но и Шаховского, и Ветрова. Как участников и потакателей.

– Что за бред?.. – хрип встал в горле, а на глаза навернулись слёзы.

Заблокировав телефон, Варя отшвырнула его обратно на тумбу. Печально бряцнула косметика, и на пол посыпались помады и блески. В душе жарко клокотала обида и отдавалась тупыми ударами в виски. Варя сжала руку в кулак до боли, срывая на левой ладони корочки царапин, и прикрыла им губы. Старалась дышать глубоко и размеренно, но всхлип вырвался из неё.

Слёз не было – только клокочущее отчаяние в груди и беззвучные рыдания. «Это всё из-за меня! Это я виновата! Если бы я сразу папе всё рассказала! Если бы я ему позвонила! Это же не моё дело! Какого ч-чёрта я в это влезла?..» – ноги в исступлении заколотили по дивану, вымещая слепую жестокую злобу на Зимина, на журналюг, на комментаторов и на себя, глупую, непредусмотрительную. Виноватую.

Варя провалилась в дрёму и впервые за ночь смогла отдохнуть, пусть и недолго. Минут через сорок она проснулась и раскинулась на узком диване звездой, бездумно глядя в потолок. Ей снилось что-то мягкое, золотисто-розовое, как бегемоты-облака в мультике, и тёплое, как горячий шоколад в морозный день. Облизав лопнувшие губы, Варя неловко отправила в мир улыбку. «От улыбки станет всем светлей», – любила приговаривать мама, когда Варя ворчала, что всё плохо.

От улыбки легче не стало: не пропала тупая пульсация, обручем охватившая голову; не перестали ныть отбитые колени; не перестало тянуть шею. Разве что кошмары испуганно разлетелись в разные стороны. Варя потянулась за телефоном. Время было девять утра. Мама должна была приехать часа через три-четыре, а квартира была совершенно не готова к её возвращению! На кухне – грязная посуда с вчерашнего завтрака, в коридоре – разбросанная обувь, пыль на полках и пустота в холодильнике. «Надо хотя бы шарлотку приготовить», – с обречённым выдохом Варя села на постели и, по привычке перекинув волосы на грудь, погладила пряди. Они закончились чуть выше груди.