Хольмганг

– Нельзя съесть больше положенного и в хмельном деле у каждого есть свой предел. Роскошь ни к чему покойнику и золото тоже не заберёшь с собой в могилу. Все мы когда-нибудь умрём, и останемся жить только в памяти потомков. Так сотворён род людской, что в легенды попадают только воины. Сказителям неинтересны ни ремесленники, ни крестьяне, ни вы, купцы. У нас воинами рождаются все, поэтому в саги попадают только самый отважный. Твоё прозвище, Феодор, вот, что меня привлекло. Мой брат Гальдерик служил в варяжской страже Империи. От него я узнал про тебя. Сегодня я с тобой потому же, почему был и раньше. Ты купец, но ты и воин. Ты никогда не уходишь от боя. Даже если ты станешь вести другую жизнь, то бой всё равно найдёт тебя, потому что у тебя беспокойное сердце. Ты никогда не признаешься в этом, но я потомок волхва и поэтому вижу твою душу. Душу, которая жаждет справедливости и ненавидит ложь. У человека с такой душой до самой смерти руки будут по локоть в крови, потому что ложь никогда не сдаётся без боя. Я тоже хочу вечного боя и хочу, чтобы на моих руках никогда не высыхала кровь. С тобой я скорей добьюсь этой цели и попаду в легенду. Наши ярлы и конунги всё реже и реже ходят походами на ощетинившуюся прибрежными крепостями страну потомка Шарлеманя, потому так много варягов служит у вас, в Империи, а вовсе не потому, что мы так любим ваше золото.

Феодор был в ярости. Лесть была ему приятна, но лжи он действительно не переносил.

– Твои предки были плохими волхвами, о рус! Клянусь божественным Мессией, что никогда не жаждал ничьей крови, кроме нескольких мерзавцев, кои недоступны моей булаве по причине знатности! Я люблю драться, но дружеский поединок мне всегда был милее настоящего боя! Я всегда стараюсь избегать сражения и клянусь душой покойного отца, что если в Ойкумене воцарится вечный мир, и люди, наконец, станут жить так, как учил Мессия, то Феодор Гинсавр будет самым счастливым человеком от стольного града до края света!

– Не оскорбляй моих предков, Феодор, прошу тебя. И слушай внимательно мои слова. Я не говорил, что ты жаждешь боя, но повторю ещё раз: бой всегда найдёт тебя. И ты не хуже меня знаешь, что счастье боя выше счастья богатства. Твоя доблесть после твоей смерти останется в памяти потомков, а тебе самому поможет достичь Валгаллы. А золото… если его больше, чем нужно чтобы прокормить себя, лишь пустой груз. Ты не хуже меня знаешь это, вот почему я и спросил: зачем тебе столько золота?

Сказав всё, что хотел сказать, викинг вернулся к вину.

И Гамба и Гаилай молчали, понимая, что хозяин не в духе и лучше не раздражать его излишней болтовнёй.

Предчувствие их не обмануло. Кривой Купец был в тихой ярости. Распрощавшись со школой грамматиков, Феодор не чаял услышать когда-нибудь снова эти презрительные речи о тщете злата и презренности роскоши. Только один человек, которого Кривой Купец надеялся навсегда забыть, осмеливался вести с ним подобные разговоры в его взрослой жизни. И вот теперь, спустя столько лет, его, гордость зелёной димы, снова тычут в нос честно заработанными деньгами! И кто?! Морской разбойник, понятия не имеющий о том, кто такой Диоген. И ему он уже не может сказать, как сказал некогда в школе грамматиков сопливым философам: «Пока вы живёте на деньги родителей, вы можете философствовать и презирать золото, а насчёт Диогена… Если бы не золото, которое ваши отцы заплатили Галифату Кинтарийскому, вы бы никогда не узнали, кто это такой!»

Викинг неспешно поглощал вино, и эти глотки отдавали церковным колоколом в голове Феодора.

Когда варяг снова поставил пустой кубок на стол, Кривой Купец уже знал, что ему ответить.

– Ты прав. Золото не заберёшь в могилу. Сей довод зачастую бронзовый щит, коим прикрываются от укоров стариков не только такие киники, как наш добрый Гаилай, но и те, кто пропивает свои деньги в тавернах. Ты не знаешь, что такое школа и потому никогда не слышал о таком человеке, как Эпикур, и о такой вещи, как гедонизм, потому я объяснил тебе всё так примитивно то, о чём написаны целые трактаты.

Феодор сделал паузу и дрожащей рукой влил в себя половину кубка. Никто, даже викинг не сказали ни слова, пока он пил.

– Но скажу, скажу тебе, Олаф из племени русов, что одинаковы доступны презрения и те, кто отказываются от злата и те кто пропивает его в тавернах.

– Наверное, его правильней было бы отнести вашему Мессии, – усмехнулся викинг.

– Не испытывай моего терпения, Олаф-рус, – хрустнул костяшками Феодор, – я, в отличие от других купцов, разрешаю верить своим людям во что угодно, кроме лживого пророка детей пустыни, но не надо пользоваться моей благосклонностью, чтобы возводить хулу на Мессию.

Олаф слегка склонил голову, и приложили руку к сердцу.

– Феодор Отважный, я не возводил хулу на Мессию. Он великий бог, если ему служит такой человек как ты. Я уважаю его так же, как ты уважаешь моих богов. Но согласись, что глупо пытаться купить благосклонность бога за деньги.