Хокни: жизнь в цвете

Конечно, небо в Лондоне более серое, чем в Лос-Анджелесе, зато культурная жизнь – богаче, и у Дэвида здесь было больше друзей. Куда только их ни приглашали. Они посещали премьеры оперных и драматических спектаклей, кинофильмов, ходили – вместе с Селией и Мо – на дефиле, которые устраивал их приятель, модельер Осси Кларк. Бывали на вернисажах у Касмина и в других галереях. Ужинали в модном ресторане Одина, владельцем которого был один из их друзей. По выходным отправлялись с визитами к аристократам или знаменитым артистам – обладателям замков в английской провинции, утопавших среди садов. Питер был в восторге и без конца фотографировал. А Дэвид смотрел на свою родину глазами молодого американца и учился любить ее заново. По воскресеньям они устраивали чай с мини-сэндвичами и пирожными, напоминавшими ему детство. Эти чаепития вскоре стали так популярны, что у них вечно не хватало чашек для всех желающих. В их отношениях никогда не царило столь полной гармонии. Питер почти каждый день благодарил Дэвида за то, что он открыл для него доступ в этот мир – несравненно более изысканный и утонченный, чем его родная Калифорния. Он влился в ритм лондонской жизни, как если бы жил тут с рождения. Миловидный и юный, он представлял собой лакомый кусочек среди окружавших его людей старшего возраста. Удобных случаев хватало, да и друзья не всегда соблюдали лояльность (тот же Генри, в Лос-Анджелесе, разве не набросился однажды, как коршун, на Питера, оказавшись с ним наедине в их студии на бульваре Пико, в самом начале их отношений? Дэвид долго хохотал, когда Питер – шокированный, будто стыдливая девственница, – рассказал ему об этом происшествии). Однако никакого риска не было: в Лондоне, как и в Лос-Анджелесе, они смотрели лишь друг на друга.

Наступило лето. Они снова поехали в Дордонь к Касу, а потом отправились в гости к другу Дэвида Тони Ричардсону, английскому кинорежиссеру и сценаристу, чья жизнь проходила то в Лондоне, то в Лос-Анджелесе. Не так давно Тони обустроил целую деревушку в горах над Сен-Тропе, приспособив ее для отдыха и охотно принимая там всех близких – и не очень – друзей. Он был так гостеприимен, что его не нужно было даже предупреждать о приезде: к нему заявлялись когда вздумается и занимали один из домиков; жили у него общиной, проводя все вместе восхитительные дни у бассейна, на вершине цветущего холма, откуда открывался вид на море. Дэвид и Питер встретили там своих лос-анджелесских друзей: как будто кусочек Калифорнии переместился в Европу. Когда наступила осень, они стали проводить выходные в Париже и разъезжали по всей Франции, останавливаясь каждый раз в самых лучших отелях. Было так просто доехать в пятницу вечером до побережья, погрузиться вместе с машиной на паром, а в субботу утром проснуться уже на севере Франции. Континентальная Европа чуть ли не за порогом, во всей своей красоте и разнообразии, – вот чего у них в Калифорнии не было, это Дэвид должен был признать. Особенно им полюбился термальный курорт Виши: дворец – элегантный, как в романах Пруста, – павильон Севинье. Было чудесно находиться там вдвоем, наслаждаться массажем, проводить расслабленные вечера и восхитительные ночи.

Питер приносил ему удачу. Их второй год в Лондоне был очень профессионально насыщенным для Дэвида, и в галерее Уайтчепел, в восточной части Лондона, готовилась ретроспективная выставка его работ. Он шел по следам своих великих предшественников: именно в этой галерее в 1938 году выставлялась «Герника» Пикассо – акт протеста против гражданской войны в Испании, – а в 1961 году, когда он был еще студентом Королевского колледжа, проходила первая английская выставка Марка Ротко; в 1964 году здесь же была устроена выставка «Новое поколение». Эта экспозиция охватывала всю его работу за последние десять лет: рисунки, гравюры, картины, созданные в Калифорнии, большие портреты. Он написал еще один двойной портрет, на этот раз Генри с его милым дружком, съездив в Нью-Йорк, чтобы сделать предварительные наброски и фотографии. В эту поездку ему представился случай испытать на себе ограничения американской жизни: он заболел, у него сильно подскочила температура, и, к своему изумлению, он обнаружил, что в этой столь демократической и щедрой стране просто-напросто невозможно вызвать врача, если вы заранее не побеспокоились его найти, и единственный выход – несколько часов стоять в одной очереди с нищими и бездомными в приемном отделении больницы.