Хочу быть твоей

– Я ношу это с тех пор, как приехала сюда, – ответила Талия. Голос ее был ровным, но в нем прозвучала гневная нотка. – Почему тебя волнует моя одежда? Она не имеет никакого значения…

– Значение имеет то, – оборвал ее Ангелос, – что ты, приглашенная в качестве няни, позволила себе недопустимые вольности.

– Что? – Широко раскрыв глаза, Талия с негодованием посмотрела на него.

Ангелос встал из‑за стола, положив руку на спинку кресла.

– Когда я нанимал тебя, я четко обозначил твои обязанности. Присматривать за моей дочерью…

– Ты хочешь сказать, что я не выполняла их? – спросила Талия, и глаза ее теперь сузились, превратившись в золотисто‑зеленые щелки.

– Я хочу сказать, что ты, воспользовавшись отношениями с моей дочерью, позволила себе вольности со мной…

– Я позволила себе вольности с тобой? – в гневе выдохнула Талия. – Поправь меня, если память меня подводит, но именно ты стал меня целовать.

Ангелос почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо, и напрягся всем телом.

– Я говорю не об этом. В этом случае была моя вина, и я уверяю тебя, что подобное больше не повторится. Я говорю о вашем положении в моей семье, мисс ди Сионе. Вы считаете, что вы можете…

– Я снова для вас мисс ди Сионе? – прервала она его, язвительно рассмеявшись. – Вы чувствуете себя загнанным в угол?

– Это смешно.

– Ничего смешного. – Талия шагнула к нему. – В чем дело, Ангелос? Почему ты решил уехать сегодня утром?

– У меня дела в Афинах.

– Ты попрощался с Софией?

– Это не твое дело…

– Нет, мое, потому что именно я забочусь о ней. А ты? – Ее вопрос прозвенел в комнате, и Ангелос, не моргая, встретил ее взгляд.

– Я написал ей письмо, и этого достаточно.

– Ты действительно веришь в это?

– Не тебе судить о моих действиях.

Она медленно покачала головой.

– Ты боишься, – сказала она, и он холодно взглянул на нее.

– Боюсь? Чего?

Он понял слишком поздно, что не должен был задавать ей этот вопрос. Он должен был прекратить этот разговор еще до того, как тот начался. Талия не имела права…

– Ты боишься сближаться с людьми. С Софией, со мной…

– Единственный поцелуй не означает близости, – сказал он ей, прекрасно понимая, что ей больно это слышать и что он лжет.

– Я не говорю о поцелуе, – тихо промолвила Талия. Лицо ее горело от унижения, но она, высоко подняв голову, смотрела ему прямо в глаза. Ангелос невольно восхитился ею. Она была гордой, красивой и очень сильной – учитывая то, что она перенесла.

И он был недостоин ее, ни в какой мере.

– Я говорю о нашем вчерашнем разговоре, – продолжала она, и голос ее слегка дрожал. – Ты рассказал мне о своем детстве и признался в том, что ты плохой отец для Софии. И теперь ты почувствовал себя уязвимым, потому что я знаю об этом, и ты жалеешь о том, что все мне это рассказал.

Она была совершенно права, и гордость заставила его признаться в этом.

– Да, жалею, – сказал он ей. – Мне нельзя было допускать такую… близость между нами.

– Почему?

– Потому что между нами ничего не может быть.

Сделав глубокий вдох, она выдержала его взгляд.

– Почему?

Он смотрел на нее, пораженный ее упорством.

– Почему? Потому что… потому что это просто невозможно.

– Мне сказать это снова?

– Почему бы и нет? – ответил он с раздражением. – Ты, наверное, мазохистка, Талия? Ты хочешь, чтобы я снова тебе это повторил?

– Я не считаю себя мазохисткой, – ответила она слегка дрогнувшим голосом, – но да, я хочу. Скажи мне, почему – почему между нами ничего не может быть? Ведь мы нравимся друг другу… – Лицо ее разгорелось, и она на секунду отвела глаза, быстро заморгав, но снова решительно посмотрела на него.

– Потому что я не желаю иметь с тобой никаких романтических отношений, – жестко сказал ей Ангелос. – У меня есть дочь…

– Не думаю, что София будет возражать…

– И мой бизнес, – оборвал он ее. – В любом случае ты американка, и ты должна уехать отсюда через несколько недель. И весь этот разговор просто абсурден. – Отвернувшись от нее, Ангелос пришел в полное замешательство. На самом деле ему очень хотелось принять ее дерзкое предложение. Он желал ее, видит бог! Семь лет его желание дремало, как потухший вулкан, но теперь оно взбурлило и закипело. Он страстно хотел Талию.

Но хуже всего было то, что он полюбил ее. Полюбил ее чувство юмора, ее нежное обращение с Софией, ее чуткость, смелость и доброту.

Он так любил ее, что не мог ей сказать, как он подвел любимых им людей. Ему невыносимо было думать о том, что она отшатнется от него.

– Ты находишься здесь, – сказал он холодно, все еще стоя к ней спиной, – в качестве няни Софии. Вот и все. Не питай иллюзий насчет близости между нами. Забудь о том, что случилось.

Молчание после этих слов было ужасным, бесконечным. Ангелос слышал учащенное дыхание Талии – так дышит раненый зверь или кто‑то, кто испытывает боль.