– Не знаю… почему так произошло. Матерью клянусь! – уже испуганно и растерянно промямлил тот.
– Он может нас запомнить?!
– Нет. Он ничего не помнит и не может говорить, босс, – голос бандита был испуганный и заискивающий.
– Почему я должен тебе верить, паршивый урод?!
Бандит опустил голову, молясь про себя, чтобы главарь сменил гнев на милость. Тот секунду жег его взглядом, потом повернул голову в сторону жилой половины дома:
– Кастет, хватит шарить по ящикам! Лучше разберись с этим болваном, который стоит в дверях! Да поживее! Нам пора заканчивать!
Джон, не понимая, что происходит, сделал два шага вперед и остановился у изрезанной столешницы тяжелого стола, стоявшего посредине комнаты. Он стоял и ждал, когда ему скажут: «Садись за стол, Джон», – и не видел, как справа к нему метнулась темная фигура. Резкий взмах руки за его спиной, и мир перед глазами Джона померк.
Пробуждение было вдвойне неприятным. Во-первых, жутко болела голова, а во-вторых, он мог стоять, только опираясь двумя руками на стол, иначе его начинало шатать из стороны в сторону. Перед глазами все плыло. Все эти ощущения были странными и незнакомыми, но в то же время он их знал. И это также было странным для него – что-то чувствовать. Сколько так стоял, он не помнил, но наступил момент, когда зрение восстановилось и голова почти перестала кружиться. Дом продолжал все так же странно выглядеть. К определению «странно», если бы Джон мог нормально мыслить, мог бы прибавить выражение «новым взглядом», но подобные выражения и сравнения ему были пока недоступны. Сначала его взгляд остановился на теле хозяина, лежащего на полу, у печи. Одна рука мужчины была неестественно вывернута, застыв под неестественным углом. Левого глаза не было. Лицо и грудь были зверски изрезаны. Мухи, жужжа, кружились над залитым кровью телом. Ни убийство, ни следы жестоких пыток ничего не затронули в душе Джона. Он стоял и смотрел на труп, пока за спиной не раздался странный звук, похожий на сдавленный стон. Мужчина развернулся. Теперь в поле его зрения была жилая часть комнаты, отделенная от остальной ее части занавеской, задергиваемой, когда хозяева готовились ко сну. Сейчас занавеска была сорвана, открывая низкий пузатый комод в углу и большую, широкую, застеленную цветастым лоскутным одеялом, кровать. На ней спали хозяин и его десятилетняя дочь. Глаза привычно искали Луизу на кровати, но нашли ее рядом с ней, лежащей на боку, на тряпичном коврике. Детское тельце напоминало сломанную куклу, выброшенную за ненадобностью. В тишине снова раздался слабый и хриплый стон. Джон, даже не понимая, что делает, сделал несколько шагов и присел перед лежащей девочкой. Вся правая часть ее милого личика, грудь и правое плечо длинного платья, давно потерявшего свой первоначальный цвет от частых стирок, были залиты кровью. Образ девочки, до этого только слегка выделявшийся на фоне серого полотна окружающего мира, стал неожиданно наливаться красками. Страх и тревога за жизнь девочки неожиданно всплыли из черных глубин сознания мужчины, заставив подхватить ее тело и выйти во двор, залитый ярким солнцем. Вспышка чувств, управляющая мужчиной, оказалась короткой, после чего его мозг снова начал цепенеть, но в этот самый миг тельце девочки дернулось от боли. Судорога боли вместе с жалобным стоном, сорвавшимся с губ девочки, сдвинула что-то в его сознании, не дав до конца задернуть шторку, закрывавшую его мозг от окружающего мира. Мозг еще не проснулся, чтобы подсказать, что надо делать в подобных ситуациях, и тогда в дело вступили инстинкты, унаследованные человеком от своих далеких предков. Джон заревел, зовя на помощь, во всю мощь своих легких. Первыми услышали этот дикий крик ближайшие соседи, семья Грегсонов, которые сейчас копались на своем огороде. Глава семьи недолго соображал, откуда может идти страшный вопль. Дом Доббинса, единственный, который находился в том направлении, стоявший в отдалении от остальных домов, почти на самом берегу реки. Крикнув жене, чтобы звала на помощь соседей, Стив Грегсон, вооружившись топором, вместе со своим старшим сыном кинулся бежать к дому соседа.