Хмель

Покачал головой. Не велика мудрость! Всякий дурак знает, что не надо рвать новую шинель, чтобы залатать старую. Так и с религией. Революцию не заштопаешь ветхими заплатами святых апостолов из Евангелия. А вот Дарьюшка, кажется, верит, что можно примирить революцию с Евангелием!

И еще:

«Никто не вливает молодого вина в мехи ветхие; иначе молодое вино прорвет мехи и само вытечет, и мехи пропадут».

«И никто, пив старое вино, не захочет тотчас молодого; ибо говорит: старое лучше».

«Молодое вино должно вливать в мехи новые, тогда сбережется и то и другое».

Тимофей подумал: надо бы господам наверху, в шикарной гостиной, прочитать эти притчи Иисуса из Назарета. Они же изо всех сил стараются влить молодое вино революции в старые мехи – в изжившее себя барство и тунеядство. Они бы хотели заполнить революцию словоблудием, чтоб сохранить свое господство, – «без царя-батюшки – самим царями и пророками быть». Да не выйдет так, господа! Новое вино революции никак не вольешь в старые мехи, в разные комитеты, где заседают адвокаты буржуазии. Ничего не выйдет! Революция создала свои мехи – Советы! Господам не по носу наша рабочая социал-демократическая партия большевиков, да их никто не спросит: быть или не быть нашей партии! Понятно, тот, кто пил старое вино, как вот полковник Толстов, тот, конечно, не захочет молодого вина, еще не выбродившего, не крепкого. Дайте срок: вино революции наберет крепость! Хмель в нашем вине самый натуральный – народный, мозолистых рук!..

Дайте только время.

«Нет, она такой не была! Где же та, давнишняя Дарьюшка?..»

Тимофей вышел из комнаты в прихожую и, натягивая шинель, послал лысого лакея за Дарьюшкой…

VII

Что же он скажет Дарьюшке? Начать с ее листков? Но ведь она не скрывала своей религиозности, только он, Тимофей, пропускал ее молитвы мимо, как назойливый шум, мешающий сосредоточиться на чем-то главном, первостепенном.

Дарьюшка верит апостолам, а он, Тимофей, познал апостолов еще в детстве, когда ночами бубнил на славянском по затасканным страницам Писания. И тогда он видел, что никто из старообрядцев-тополевцев не разумел ни единого слова из того, что он читал им по-славянски, но все истово молились, отстаивая долгие часы на коленях.

Что же ей сказать? Разве она не понимает, что сейчас происходят такие события, что не со Святым Писанием надо в них действовать, а взять винтовку, записаться в Красную гвардию совдеповцев и рушить вековую тьму, созданную не без религии. Надо, чтобы человек поверил в самого себя и, засучив рукава, взялся за перестройку жизни без всяких предрассудков.

Когда-то давно человек создал Бога и дьявола и наделил их своими собственными понятиями добра и зла, отдал им частицу самого себя и уверовал потом, что все это – Бог и черт – возникло до него, до человека.

Сила тьмы стала силою дьявола, он же – черт, Люцифер, нечистый дух. И человек сказал, что это есть зло, скверна.

Породив дьявола, надо было определить его постоянное местожительство. Не на небо же, к солнцу и звездам! Куда же? В недра земли, откуда вырываются огнедышащие вулканы. Вот тебе и преисподняя. Живи, нечистый дух, карай грешников!

Силою света, благодати, силою добра стал Бог, и человек, создавший Бога, нашел Его превосходную обитель – загадочные небеса с несказанным садом Эдема – пристанищем для праведных душ.

Поймет ли Дарьюшка?..

VIII

Она вошла тихо. Очень тихо и робко подошла к Тимофею в своей ослепительно-белой батистовой кофточке, в черной расклешенной юбке, в черных ботинках, тоненькая в перехвате, перепоясанная широким лакированным ремнем с причудливой пряжкою, и глаза ее, виновато прячущиеся, не в силах были подняться на Тимофея.

Он сказал, что его вызывают в исполком Совета, и что он хотел бы поговорить с Дарьюшкой откровенно, и что он завтра во второй половине дня отправляется с эшелоном на запад.

– В окопы? Опять в окопы? – как эхо отозвалась Дарьюшка.

– По-Божьи так: когда услышите о войнах, не ужасайтесь, ибо этому надлежит быть. Гонят вас на убой – радуйтесь. Только я что-то не видел в окопах ни попов, ни толстосумов, ни святых апостолов.

Дарьюшка глянула такими округлыми, испуганными глазами, что, казалось, свет из ее глаз лился волнами, и закрыла Евангелие со своими листиками.

– Зачем вы так? Я же верующая.

– Господа капиталисты тоже верующие, – глухо ответил Тимофей. Он не ослышался – она назвала его на «вы», и не в первый раз! – Они тоже верующие. Только непонятно, как они одной рукой Богу молятся, а другой обдирают ближнего и не думают, что грешат. А Святое Писание поучает: возлюбите врагов ваших, обдирающих вас, объедающих вас, и не ропщите, рабы Божьи: на том свете насытитесь! Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа!.. Что же они, господа, поступают не по Писанию, а прибрали к рукам все богатства, и все им мало? Готовы сожрать весь свет. А для голодных в самый раз: блаженны плачущие, ибо они утешатся… на том свете.

– С них спросится, если они попрали Божьи заповеди. Не будет им ни радости, ни спасения.

– Где «спросится»?

– За земной юдолью.