Химеры Эрлирангорда [фрагмент]

Это означало — если не в дипломатических выражениях — посылание далеко и без удобств.

— Милости — это когда по-хорошему. Это когда я просил вас не соваться. А вы плевать хотели на мои просьбы.

Гай гнусно хмыкнул и заметил, что лояльность по отношению к державе — это хорошо, но почему бы не воспользоваться моментом? Почему они должны ждать, молчать и терпеть? Если они знают, что государыня и ее государство… далее было уже нецензурно. Во многом Гай оказывался прав (кроме употребления непристойностей в дамском обществе), но сказать ему об этом было нельзя никак. Во-первых, потому что Даг находился, что называется, при исполнении, какая уж тут дружба. А во-вторых, что это за дружба такая — толкать людей в пекло? Орденов им на шею никто не повесит…

Почему-то вспомнились глаза Яррана — после того, как он, наконец, отыскался и встречал Дага на подъемном мосту Твиртове, чтобы сообщить, что никого уже нет. Ни Канцлера, ни государыни.

— Передай своим приятелям, — сказал Ярран, — что я разнесу по кирпичику весь этот гадюшник, если только они посмеют рыпаться. А если откроют Ворота — перевешаю на фонарях. Невзирая на дружбу и прочие тонкие чувства.

— Здесь будут войска, — сказал Даг.

— В квартире? — осведомился Гай невинно.

— И в квартире тоже. Так что если ты, Командор, не намерен сдать мне шпагу и отправиться под домашний арест, собирай людей и топай. Это я тебе говорю как частное лицо.

— Люди! — воззвал Гай трагически. — Это что же получается?! Меня, Командора и прочая-прочая… носителя императорской шпаги в тридцать шестом колене… какой-то вшивый барон гонит с родной кватеры!

Народ безмолвствовал.

— Будут стрелять, — пообещал Даг.

— Будут, — подтвердил Канцлер авторитетно. — Сам был у государыни и приказ получил. И исполнять намерен. Королевская легитимность — дело кровавое.

Наносное веселье скатилось с Гая. Остальные давно уже не веселились, и молчание в кухне висело такое, что даже тараканам было тошно.

— А ты что скажешь? — Гай повернулся к Хальку. — Ты во все это веришь?

Хальк двумя пальцами поднял с блюдца пулю.

— На, попробуй, — предложил он Гаю. — Приятного мало. Несмотря на то, что Мета такая умелица.

— Философствовать мы будем после, — помолчав, сказал Даг. Можно было, конечно, в который раз объяснить, что он не хочет, чтобы их наивностью воспользовались другие, менее честные и чистые. Что он не хочет очередного Вторжения, что у него просто нет сил второй раз держать Ворота и переживать смерти близких людей. Все это он наверняка успел бы сказать. Но не сказал.

Минута ушла. Они услышали за окном хруст кустов и настывшего коркой снега, и стало понятно, что они все в заложниках у этих заплеванных стен и собственной гордости.

— Ну что вы сидите! — со звоном в голосе сказала Мета, и Даг вдруг увидел — будто другими глазами — свой брошенный на стол, в кучу окурков и лабиринт немытых чашек, чеканный в ножнах корд, и глаза Халька, и Роханского Всадника, и Мету, и Пашку Эрнарского, и ощутил волну стыда и ярости от того, что оказался не волен в своих решениях и поступках.

Бледные в синеву губы Халька шевельнулись.

— Ну что ты бесишься? — сказал он тихо. — Все как нужно. Как ты хотел и как решил. Ты ведь дописал тот рассказ?

— Да, — сказал Даг, уже заранее зная, чем все кончится.

Хальк улыбнулся.

— Вот и прекрасно. Помоги мне встать.

Рассказ назывался «Кузнечик цвета хаки». Коротенький, в каких-нибудь шесть страниц, он написался быстро и совсем неожиданно. Слова возникали на бумаге, будто кто шептал их на ухо, и невозможно было противиться ходу событий и мыслей. Крошечный отряд новобранцев, вчерашних выпускников-гимназистов… Первые жертвы в непонятной чужой войне. Просто и без затей. Смерть на краю гнилого болота, осень, сказочно красивые березы там, где лес — еще лес, и лист кружится в прозрачном стекленеющем воздухе, и беззвучно упадает на землю, на лицо лежащему. И нет сил стряхнуть…

Он получил за этот рассказ предупреждение от Капитула, и был тягостный, неприятный разговор с Алисой, тогда еще не государыней. Все это вышло как-то уж очень некстати, и «Кузнечик…» остался незаконченным. А вчера, накануне коронации, дописался сам собой. В виде этакой «ужастной мсти». И, как всякий абсолютный текст, начал немедленно претворяться в жизнь. Со всеми вытекающими последствиями.

… Они ссыпались по лестнице вниз шумной и почти что веселой толпой. Вывалились на улицу, под темное небо и гулкие кроны тополей. Далеко в поселке заходились лаем псы. Впереди был лес: плотная черная стена обступала дом полукругом. Если идти через этот лес часа четыре, можно выбраться на гравийку, но смысла в этом никакого…

— И дальше что? — подходя к Дагу, в упор спросил Пашка.

— Дальше — как повезет. Можно отсидеться в лесу.

— Сколько?

— Не знаю.

— Тогда иди и попробуй, — предложил Пашка совершенно резонно.

— Мы останемся в поселке, — подал голос Хальк. — Если на старой фабрике, то вряд ли найдут.

Мета нервно хихикнула:

— Там привидения.

— А тут — боевики ее императорского величества, — скривился Гай. — Выбирайте, что вам милее.