Химера

– Да, вы верно подметили, не хочется вручать свою жизнь какому то чужому субъекту и сидеть тоже бессмысленно, так что вариант буби отличный. Только что будет, если химера все же не явится?

– Ничего не будет, все проснутся и пойдут на работу и ничего этого мы уже не увидим- эти слова принадлежали еще одному человеку который подслушал разговор.

– Как вас зовут сэр? – поинтересовался Мэт.

– Лот, – ответил прохожий.

– А меня Том, – упредил своим ответом второй

– Беседа продолжалась по пути к центру. Лот оказался сторонником пики и не рассматривал ни один другой вариант, тогда как Мэт и Ник выступали за бубны. Оставался лишь Том, который метался на протяжении всего пути. Чем ближе подходили они к площади, тем больше людей с ними заводило беседу. Таким образом, по обе стороны от Лота и от Ника оказались две большие партии человек по четыреста. Один только Том все ни как не мог решиться. Когда они подошли к центру Лот спросил Тома:

– Готов ли ты сделать верный выбор?

– Я готов сделать выбор, но он вполне может стать и не верным. Выберу пики, мне кажется, вы что-то знаете, чего не ведают другие, вот почему я за вас.

Лот будто в благодарности поклонился Тому.

– Город становился все теснее и громче. Повсюду кричали зазывалы и псевдопророки. Так продолжалось до самой ночи, хоть и тогда многие еще оставались на улице, некоторые разбрелись по ближайшим барам и другим заведениям. Никто не пошел домой, никто не пошел на работу и кругом было смешанное чувство праздника и как будто войны. Это и в самом деле была война, какой бывают гражданские войны. К утру червы получили свое убежище и тогда уже все поверили, что иначе не будет, будет война. Между этим событием и выдачей оружия пикам прошло всего четыре часа, за это время в стан червей ушла половина города, остальные почти все приняли знаки треф и бубей. Пики оставались в меньшинстве всего четыре часа, но как только к ним перешло оружие все изменилось. Треф и бубей осталось вдвое меньше, чем было и даже среди червей находились перебежчики, притом не мало. Начались драки, затем бои, а после осады. Все эти события вместили в себя одни только сутки.

Тем временем Лот уже стал явным командиром и агитатором среди пик. Третьи сутки с начала волнений ознаменовали полное отсутствие партии треф, практически все они были убиты. Среди бубей осталось мало народу, но те по большей части сдавались сами и переходили в пики. Одним из последних оставался Мэт, но так же был пойман и перешел в стан врага.

Ночью все разбредались по городу, находили ночлег, хотя большинство этих людей имело свое жилье. В одном небольшом отельчике Том встретил Мэта

– Когда все это кончится? спросил Мэт.

– Говорят, что нужно, чтобы осталась только одна партия. Поэтому я все еще здесь.

– В отличии от тебя мы боролись, – упрекнул его Мэт.

– Трефы тоже боролись и что, кому стало легче. Я в этом понимаю не больше твоего Мэт. Единственное что я стараюсь делать – это не становиться агрессором. Многие из них почувствовали власть и только поэтому идут на преступления и бесчинства. Я боюсь, что это случится и со мной. Так что я тоже борюсь.

– Ты видел Ника?

– Нет, я думал, ты про него знаешь, вы ведь вместе были.

– Завтра я пойду за ним, – решительно высказался Мэт, – не знаю что я сделаю когда найду его и не знаю,, стоит ли, но я все равно стану его искать, потому что не знаю что еще могу сделать. Что будешь делать ты?

– Я? Завтра будет штурм убежища червонных, пойду туда. Спросишь зачем?

– А разве есть смысл спрашивать, – меланхолично проговорил Мэт.

– Там нужна большая толпа, чем больше людей прорвет блокаду, тем больше шансов на мирный исход. Очень может быть, что они станут отбиваться.

– Хлестать по ланитам больших берегов…

– Откуда ты это взял – с жаром набросился Том.

– Кажется изречение какого-то древнего поэта, не помню уже.

– Ты читал что-нибудь за последние сутки?

– Да, нашел какой-то сборник стихов, да рекламные брошюры, жаль что стоящего мало.

– Я, кажется, знаю его наизусть.

– Это вполне может быть, почему нет. .. – предположил Мэт.

– Нет, нет, это не здешнее стихотворение и его вообще не должен никто знать. Его знал один мальчик и только он, потому что это его стихи. Я кажется, вспомнил где его видел. Вот черт, мы чуть было не проиграли.