Хейсар

Дверь еле слышно скрипнула, и в щели между портьерами показалось встревоженное лицо Арзая:

– Ашер? Графу Рендаллу стало лучше!

Неддар мигом оказался на ногах и, в последний раз посмотрев на портрет Этерии Кейвази, вылетел в коридор…

…В покоях первого министра тошнотворно пахло потом и нечистотами. Тяжелый смрад, от которого слезились глаза, не забивался ни ароматами лечебных отваров, ни запахом ароматических свеч, горящих чуть ли не в каждом канделябре и подсвечнике.

Яркий свет, заливавший опочивальню, резал глаза, поэтому первые несколько мгновений Неддар привыкал к освещению. А когда перестал щуриться и смог вглядеться в лицо графа Грасса, то невольно поежился: первый министр выглядел намного ужаснее, чем вчера: пергаментно-белая кожа лба, исчерченная глубокими морщинами, была покрыта бисеринками пота и неприятно лоснилась; лихорадочно блестящие глаза, отливающие нездоровой желтизной, ввалились еще глубже. А сухие, потрескавшиеся губы выглядели так, как будто из них выпили жизнь.

Ничуть не лучше выглядел и сидящий рядом с ложем мэтр Регмар – на его изможденном лице светились одни только глаза, а все остальное лицо казалось припорошенным дорожной пылью.

– Добрый вечер, сир… – не выпуская из рук запястья графа Рендалла, устало поприветствовал короля он. И смахнул со стоящего рядом табурета несколько чистых рушников.

Неддар подошел к кровати, сел и, стараясь, чтобы в его голосе звучало как можно меньше сочувствия, улыбнулся:

– Как вы себя чувствуете, граф?

Грасс вяло дернул головой, словно пытаясь повернуться к своему сюзерену. Но замер, не закончив поворота, и невидящим взглядом уставился в балдахин.

– Бесполезно, сир… – угрюмо пробормотал Регмар. – Душа уже ушла. Осталось только тело…

Неддар недоверчиво выгнул бровь, потом наклонился к кровати, дотронулся пальцами до яремной жилы своего первого министра и гневно рявкнул:

– Сердце бьется! Пусть не так сильно, как у меня или у тебя, но бьется! Он дышит, слышит, когда я к нему обращаюсь, шевелит рукой, значит, рано или поздно выздоровеет!

– Не выздоровеет… – Лекарь сгорбил плечи и горько вздохнул: – Два удара подряд – это слишком…

– Но ему же стало лучше?!

– Ну да – он открыл глаза, попил воды и начал реагировать на звуки и яркий свет… – криво усмехнулся мэтр Регмар. – Но в таком «улучшении» нет ничего хорошего: обычно подобная вспышка активности бывает в самом конце угасания[114]. За несколько дней до смерти…

– Но ведь иные угасшие живут по несколько месяцев, не так ли? – глухо спросил Неддар.

Лекарь пожевал бесцветными губами, потом поднял голову и с вызовом посмотрел на короля:

– Вы действительно считаете это жизнью, сир?

Неддар посмотрел на широченную длань графа Грасса, мирно лежащую поверх одеяла, потом перевел взгляд на изрядно отощавшее предплечье и изо всех сил сжал зубы – за какую-то десятину мечевая[115] рука графа стала похожа на руку ребенка!

«Он уходит…» – угрюмо подумал король. И вдруг вспомнил свой первый бой. Вернее, заваленное трупами Вауранское ущелье, развороченный нагрудник телохранителя, принявшего на себя удар, предназначенный Неддару, и свой рык в лицо мрачного, как грозовое небо, Ваги:

– Он уходит! Уходит из-за меня!!! Слышишь?

Вага удрученно пожал плечами и вдруг рухнул на землю, сбитый с ног подзатыльником отца:

– Радуйтесь, дурни: Бастарз принял дары Херги[116]и даровал ему место за своим столом! Сын Тамила жил как воин и уходит как воин – с мечом в руке и ощущая вкус только что одержанной победы! Ну, и что может быть достойнее, чем такая смерть?

– Жизнь, аннар! – с трудом оторвав взгляд от обескровленного лица своего телохранителя, выдохнул Латирдан.

– Жизнь? – переспросил Тарваз Каменная Длань, потом вцепился в шею Неддара твердыми, как гвоздь, пальцами и заставил его повернуть голову вправо и посмотреть на берег Нитки, куда воины стаскивали раненых:

– Посмотри на Зорхана Лысого, а потом скажи, что тебе нравится больше – смерть в бою или долгая жизнь, но слепым на один глаз и без обеих ног?

– Скажи, Регмар, ты не ошибся? Он точно угасает?

Лекарь пожал плечами и тяжело вздохнул: