Хейсар

Четвертый день третьей десятины первого травника.

…Замерев на пороге опочивальни, Даран Скопец изобразил безупречный поклон, потом выпрямился и недовольно уставился на темный прямоугольник над камином:

– Ваше величество, портрет Харада первого Хитроумного провисел на этой стене почти полторы сотни лет, поэ…

Выслушивать его брюзжание не было ни сил, ни желания, поэтому Неддар властно приподнял длань и негромко рыкнул:

– Хватит!

Главный хранитель опочивальни поперхнулся и снова сложился в поклоне. Правда, на этот раз – без особого пиетета, умудрившись выразить в обычном, в общем-то, движении всю глубину своего недовольства поведением своего сюзерена.

Дождавшись, пока он выпрямится, Латирдан нетерпеливо постучал пальцами по подлокотнику своего кресла и вопросительно изогнул бровь:

– Ну, и где?

– Сейчас занесут, сир… – угрюмо буркнул Скопец, дважды хлопнул ладонями и сместился в сторону.

В коридоре раздался какой-то шум, а через мгновение в дверном проеме мелькнула чья-то спина.

Кабар Ястреб, выполняющий обязанности Ваги со дня отъезда последнего, мгновенно подобрался, на всякий случай перетек поближе к дверям, узнал в носильщиках своих соплеменников и слегка расслабился. А вот Неддар неожиданно для себя напрягся. Подумав, что с такой заботой о его безопасности он скоро забудет, как выглядят настоящие вейнарцы.

Впрочем, стоило воинам повесить картину на стену и потянуться к скрывающему ее покрывалу, как мысли об изменении режима охраны куда-то испарились, уступив место страху за свою эйди’но’иару:

– Уарс[110]!!!

Оба хейсара тут же застыли. Потом повернулись к Неддару и, повинуясь его жесту, торопливо вышли в коридор.

С трудом дождавшись, пока Ястреб закроет за ними дверь, Латирдан вскочил с кресла, подошел к камину, встал на цыпочки и самолично стянул с портрета скрывавшую его ткань.

Один взгляд на подарок барона Дамира – и Неддар ошарашенно закусил ус: вместо предписываемого неписаными законами платья родовых цветов баронесса Кейвази оказалась облачена в араллух и ансы; вместо того, чтобы восседать на пуфике или в кресле, полулежала на диване; вместо того, чтобы бесстрастно смотреть вдаль, смотрела на Неддара. И улыбалась. Ласково и многообещающе. Точно так же, как и в момент их расставания.

«Я буду по тебе скучать… – вглядываясь в изгиб ее губ, явственно услышал Латирдан. – И молить Бога-Воина, чтобы он дал тебе возможность приехать в Шаргайл как можно быстрее…»

«Приеду. Как только смогу…» – так же, как тогда, мысленно ответил ей он.

И поморщился, услышав недовольное сопение Скопца:

– Это… это… это…

– ЭТО! МОЯ!! НЕВЕСТА!!! – не дав ему закончить фразу, прорычал король. – Ясно?!

Хранитель опочивальни побледнел – видимо, почувствовал в голосе сюзерена сдерживаемое бешенство. И тут же затараторил:

– Да, сир! Я не хотел сказать ничего дурного! Просто традиционно на таких по…

– Даран! Это – МОЯ опочивальня! – перебил его монарх. – И традиции в ней устанавливаю я!

– Вы не дослушали, сир! – еле слышно выдохнул Скопец. – На таких воистину потрясающе красивых портретах должна быть соответствующая рама. Посмотрите сами: тут – полированный тирренский дуб, лишенный даже намека на резьбу. А на портрете вашего пра-пра…

Менять раму, которой касались руки его Этерии, Неддар на собирался. Поэтому жестом заставил Дарана заткнуться:

– Нет. Оставь все как есть…

Главный хранитель опочивальни склонил голову:

– Как прикажете, сир…

– И не забудь о том, что с этой минуты в мою опочивальню имеют право входить только ты, мои телохранители и те хейсарки, имена которых я тебе называл…

…Следующие часа полтора Неддар тихо блаженствовал – сидел в любимом кресле, потягивал вино и, не отрывая взгляда от портрета, мечтал о том дне, когда въедет во двор сарти рода Аттарк и увидит свою эйди’но’иару.

Картинка встречи, встающая перед глазами, получалась живой, но какой-то незаконченной – Этерия Кейвази выходила из каш’ши[111] то следом за Вагой, то следом за его отцом, замирала в предписанном А’даром[112] шаге за их левым плечом. И… делала все это не поднимая глаз!

«Она – не хейсарка. Значит, не станет прятать взгляд от своего жениха…» – мысленно успокаивал себя король. Но получалось не очень – уж чего-чего, а нрав аннара[113] рода Аттарк он изучил как никто другой. И прекрасно знал, что в присутствии Тарваза Каменной Длани ни один, даже самый уважаемый, гость не посмеет нарушить ни одного Слова А’дара.

«Если и посмотрит, то искоса, мельком, пока никто не видит. А потом уйдет на женскую половину. Не сказав мне ни слова… – перестав тешить себя иллюзиями, мрачно подумал он. – И мне придется ждать следующего рассвета, чтобы скрестить с ней наш’ги…»

В этот момент Кабар, изображавший статую рядом с входной дверью, встрепенулся и положил руку на рукоять меча.

Латирдан нахмурился, отставил в сторону кубок с белогорским и на всякий случай подтянул ноги так, чтобы при необходимости можно было вскочить, не делая ни одного лишнего движения.