— Гавани скоро замерзнут, если уже не замерзли. В любом случае ни один корабль не выйдет в море зимой, придется спрятаться и ждать следующей весны, когда большие торговые суда пойдут в Сил и Перунтер. В Кархид не возьмет курс ни один корабль, если продлится политика торгового эмбарго. Мы могли бы уплыть на торговце. К сожалению, у меня нет денег.
— Есть ли другая возможность?
— В Кархид по суше.
— Не далеко ли? Ведь это тысяча миль.
— Да, по дороге. Но мы не можем идти по дорогам. Первый же инспектор задержит нас. Наш единственный путь на север — через горы по восточной части Гобрина и вниз до границы по заливу Гутон.
— Через Гобрин? Ледяной щит?
Он кивнул в ответ.
— Разве это возможно зимой?
— Думаю, да. Если повезет. Впрочем, это условие всех зимних путешествий. В некоторых отношениях ледник лучше пересекать именно зимой. Над ледниками обычно удерживается хорошая погода. Лед отражает солнце, бури проходят по периферии. Отсюда легенда об области внутри бурь. Это нам благоприятствует. Впрочем, лишь немного.
— Вы серьезно думаете...
— Иначе не было бы смысла уносить вас с Пулафенской фермы.
Он по-прежнему был скован, сдержан, угрюм. Вчерашний разговор потряс нас обоих.
— И вы считаете, что пересекать лед менее рискованно, чем ждать весны и пытаться уплыть по морю?
Он кивнул.
— Одиночество,— лаконично пояснил он.
Я немного подумал.
— Вы приняли во внимание мою неприспособленность? Я не так привык к холоду, как вы. Я плохо хожу на лыжах, и я не в лучшей форме. Впрочем, в последние, дни я чувствую себя гораздо лучше.
Он снова кивнул.
— Думаю, что сможем,— заключил он с той простотой, которую я так долго принимал в нем за иронию.
— Хорошо.
Он посмотрел на меня и отпил чай из своей кружки. Орш вполне можно назвать чаем, он готовился из зерна. Это коричневый кисло-сладкий напиток с большим количеством витаминов А и С и сахара. Он оказывает стимулирующее действие. На Зиме, если нет пива, пьют орш, там, где нет пива и орша, нет и людей.
— Будет трудно, очень трудно,— он поставил кружку.— Без удачи мы не справимся.
— Я готов скорее умереть во льдах, чем на этой помойке, из которой вы меня вытащили.
Он разрезал сушеное хлебное яблоко, предложил мне кусочек и сам стал сосредоточенно жевать.
— Нам потребуется много пищи,— сказал он.
— Что случится, если мы доберемся до Кархида... с вами, я хочу спросить? Ведь вы изгнаны.
Он повернул свое смуглое лицо ко мне.
— Да. Я думаю остаться на той стороне.
— А если они узнают, что вы помогли бежать заключенному?
— Не узнают,— он улыбнулся и задумчиво протянул: — сначала нужно пересечь лед.
Я решился.
— Послушайте, Эстравен, простите мои вчерашние слова.
— Иусут.
Он встал, продолжая зевать, надел хеб, пальто, сапоги и выскользнул через клапан палаточной двери. Затем снова просунул голову в палатку.
— Я могу задержаться или прийти даже завтра. Продержитесь здесь?
— Да.
— Хорошо.
Он исчез.
Я не встречал еще человека, который бы так быстро и точно реагировал на изменение обстоятельств, как Эстравен. Я восстанавливал свои силы и согласен был идти, а он вышел из периода танген и, как только все прояснилось, начал действовать.
Он никогда не суетился, не торопился, но всегда был готов. Несомненно, в этом заключалась тайна его исключительной политической карьеры, которой он рискнул ради меня. В этом же было объяснение его веры в меня и в мою миссию.
Когда я пришел в их мир, он оказался готов к этому. Только он один на всей Зиме.
Но сам он считал себя медлительным и нерешительным в крайних ситуациях.
Однажды он сказал мне, что, будучи тугодумом, руководствуется в своих действиях интуицией, которая редко подводит его.
Он говорил серьезно. Возможно, что это и правда. Предсказатели в крепостях не единственные на Зиме, кто может заглядывать вперед. Они лишь усовершенствовали это умение. В словах йомештских легенд глубокий смысл. Дело не просто в предсказании, дело в возможности — пусть хоть на мгновение—видеть все.
Я увеличил до максимума подачу тепла, пока Эстравен отсутствовал, и впервые по-настоящему согрелся.
Должно быть, шел уже Ферн, первый месяц зимы и нового первого года, но я утратил счет дням в Пулафене. Печь принадлежала к тем великолепным и экономичным приспособлениям, которые создали гетенианцы в своих тысячелетних попытках победить холод. Ее батареи действовали в течение четырнадцати месяцев, выход тепла был очень значительным. Это одновременно печь, обогреватель и светильник, а весит она всего около четырех фунтов. Без нее мы не прошли бы и пятидесяти миль. На нее ушли почти все деньги Эстравена, те самые деньги, которые я так высокомерно вручил ему в Мишпори.
Палатка была сделана из пластика, хорошо выдерживающего зимние условия, и поглощающего конденсируемую внутри влагу,— бич палаток, в холодную погоду.
Спальные мешки были из шкур пестри. Одежда, лыжи, сани, запасы пищи — все было высшего качества, легкое, прочное и дорогое. Если Эстравен отправился за пищей, то как он надеялся добыть ее?