Хейнский цикл

— Они дали обет молчания. У них много всяких клятв, обетов и ритуалов, и никто не знает, для чего все это,— сказала Эстрел с тем спокойным и бесстрастным презрением, с которым она относилась к большинству различных людей.

«Странники, должно быть, гордые люди»,— подумал Фальк.

Но Пчеловодам было совершенно безразлично ее презрение, они вообще не разговаривали с ней. В первый день они только спросили Фалька:

— Вашей женщине нужна пара новых башмаков?

Как будто она была его лошадью! И они заметили, что ее обувка истопталась.

Их собственные женщины носили мужские имена, и к ним обращались, как к мужчинам. Степенные девы с ясными глазами и беззвучными губами, они жили и работали, как мужчины, среди столь же серьезных и спокойных юношей и мужчин. Немногим из Пчеловодов было сорок лет, и не было никого моложе шестнадцати.

Это было странное сообщество, похожее на зимние квартиры какой-то армии, разбившей лагерь здесь, посреди полного одиночества во время перемирия в какой-то необъяснимой войне. Странные, печальные и восхитительные люди.

Порядок и уверенность их жизни напоминали Фальку его Лесной Дом, и чувство их затаенности, но безупречной преданности друг другу удивительно успокаивало Фалька. Они были всегда уверенными, эти прекрасные бесполые воители, хотя, в чем они были уверены, они ни за что не сказали бы чужаку.

— Они пополняют свою численность за счет того, что разводят племенных женщин-дикарок, как свиноматок, и воспитывают приплод всех вместе, в группах. Они поклоняются чему-то, что называют Мертвым Богом, и задабривают его жертвоприношениями и притом человеческими. Они ни что иное, как пережиток какого-то древнего суеверия,— сказала Эстрел, когда Фальк с похвалой отозвался о Пчеловодах.

Несмотря на всю свою уступчивость, она по-видимому, негодовала, когда встречала обращение, более соответствовавшее обращению с животными. Своей пассивностью она и трогала, и развлекала Фалька, и он позволил себе небольшую колкость:

— Я вот видел, что ты по ночам как будто что-то шепчешь своему амулету. Религии отличаются...

— Они действительно отличаются,— кивнула она, но больше ничего не сказала.

— Интересно, против кого же они вооружены?

— Против своего Врага, несомненно. Они могли бы бороться с Сингами, если только Синги удосужились бы бороться с ними.

— Ты хочешь идти дальше, не так ли?

— Да. Я не доверяю этим людям. Они очень многое прячут от посторонних.

В этот вечер он пошел, чтобы отпроситься у главы общины, сероглазого человека по имени Хиардан, который был, возможно, даже моложе его.

Хиардан коротко принял его благодарность, а затем сказал, как было принято среди Пчеловодов, безо всяких обиняков:

— Я думаю, что вы говорили нам только правду. За это я благодарен вам. Мы бы приняли тебя более раскованно и рассказали бы тебе о многом из того, что нам известно, если бы ты пришел один.

Фальк задумался:

— Я очень сожалею об этом. Но если бы мой проводник и подруга не помогла мне, я бы в жизни не добрался сюда. И... вы живете здесь все вместе, владыка Хиардан. Вы бываете когда-нибудь один?

— Редко. Одиночество — смерть для души. «Человек является человечеством!»— так гласит наша поговорка. Но мы так же говорим: «Не доверяй никому из своих братьев и сородичей, даже тем, которых ты знаешь с детства». Это наше правило. В этом и только в этом заключена безопасность индивидуума.

— Но у меня нет сородичей и нет безопасности, владыка,— сказал Фальк.

Поклонившись по-солдатски, на манер Пчеловодов, он взял из рук Владыки свой пропуск, и на следующее утро он и Эстрел вновь двинулись на запад.

Время от времени они видели и другие селения или стойбища, все небольшие, разбросанные на обширной территории — всего пять-шесть на расстоянии в пятьсот-шестьсот километров. Возле некоторых из них Фальк отваживался останавливаться. Он был вооружен, а они выглядели безвредными: пара шатров кочевников у полузамерзшего ручья или маленький одинокий пастушонок на огромном холме, присматривающий за полудикими коричневыми волами, или же просто голубоватый дымок на фоне беспредельно серого неба. Он покинул Лес только ради того, чтобы искать,— если таковые были — какие либо вести о себе самом, какие-нибудь намеки на то, кем он был на протяжении тех лет, которых не помнил. Как он сможет узнать об этом, если не будет останавливаться и спрашивать?

Но Эстрел боялась останавливаться даже возле самых крохотных поселений в прерии.

— Они недолюбливают Странников,— говорила она,— и вообще всех чужаков. Те, кто живет так долго в одиночестве, полны страха. В страхе они бы впустили нас и дали бы нам пищу и кров на ночь, но затем под покровом темноты они бы пришли, связали нас и убили. Ты не имеешь права ходить к ним, Фальк.

Она смотрела в его глаза.

— Ты не имеешь права говорить им, что я твоя подруга. Они знают, что мы здесь. Они наблюдают за нами. Если только они увидят, что мы тронемся завтра дальше, они нас не потревожат, но если мы не собираемся двигаться в путь или же попробуем сблизиться с ними, они начнут нас бояться! Именно этот страх грозит нам гибелью!