Хей, Осман!

На другой день с утра послали за имамом. Едва рассвело. И на охоту начали сряжаться. Но Михал приметил, что Осман будто выжидает, ждёт чего-то... или кого-то... Сам Михал с трудом скрывал уныние и старался изо всех сил выглядеть весёлым. Он понимал, что Осман видит ясно его притворство; но понимал и то, что Осман одобряет его силу воли... Всё было готово к выезду на охоту, но медлил Осман...

   - Сколько дней будем охотиться? - спросил Михал.

   - Три дня пробудем, - отвечал Осман, - а там уж ты поступишь под начал имама. Праздновать твоё вступление на путь истины будем в Йенишехире...

Осман пошёл на конюшню, чтобы самому оседлать своего коня. Тут-то и въехал на двор всадник. Михал тотчас узнал юного Орхана, и все узнали Османова сына. А Орхан уже спрыгнул на землю и улыбался дружески Михалу. Они обнялись и похлопали друг друга по плечам. Орхан ещё не успел спросить об отце, а Осман уже вышел из конюшни, ведя коня в поводу. Орхан быстро подошёл к нему, склоняя голову, и поцеловал отцову руку.

   - Ты что? - спрашивал Осман. - Зачем приехал? Как узнал, где я?.. - Но видно было, что Осман ждал сына этим утром, надеялся именно на приезд сына... Однако принял на себя вид суровости. - Кто охраняет мать, сестёр и твоего младшего брата? На кого ты оставил их?

Но Орхана нимало не смутил суровый вид отца. Весело взмахивал Орхан длинными отроческими руками в обтягивающих рукавах короткого кафтана тонкого сукна и торопился высказать последние новости:

   - Не подумай, будто я бросил мать, сестёр и брата! Я сказал дяде Гюндюзу... Я не просто так уехал. Да теперь ведь всё улажено. Шейху Эдебали утёрли нос! Сначала, конечно, народ помутился; кричали: «На Харман Кая! На Харман Кая!..»; но так никто и не двинулся со своего места. Пошли другие толки; стали вспоминать храбрость Михала; говорили, какой он доблестный... «Язык!» - говорили. - «Жаль!..» Жаль убивать, лишать жизни такого доблестного храбреца...» Вот что говорили!.. И все, все толкуют, что надобно слушаться тебя, отец, а не шейха!.. Отец, позволь мне отправиться с вами на охоту!..

   - Нет, - сказал Осман спокойно и серьёзно, как обычно говорил. - Ты возвращайся в Йенишехир. Вести ты принёс хорошие! Скажи Гюндюзу и матери, что надо готовить большой праздник. Так и скажи. А я вернусь через три дня... - Осман обернулся к Михалу. - Не поднести ли подарок доброму вестнику?

Михал молча снял с пояса охотничий нож в кожаных ножнах и протянул Орхану. Тот вынул нож из ножен, взмахнул, тронул кончиком указательного пальца острое лезвие, улыбнулся весело и поблагодарил Михала...

Выехали на охоту Осман, Михал и самые ближние люди Михала. Следом за всадниками-охотниками ехала арба с провизией. Взяли с собой и повара; Осман уже объявил ему, что берет его к себе на службу:

   - Готовить будешь кушанье для меня, для моих пиров малых...

Охотились на куропаток и фазанов. Вытягивались цепью охотники. Сокольничьи несли соколов. Собаки с громким лаем хоровым гнали дичь. Осман и Михал принимали соколов и пускали на поднявшихся птиц. Набили много куропаток, фазанов и диких гусей. Внезапно собаки подняли волка и выгнали на охотников. Осман в азарте соскочил мгновенно наземь и бросился с обнажённой саблей на зверя. Михал прыгнул следом за султаном, громко крича остальным, чтобы они удержали Османа; однако тот уже добивал огромного волка...

Охотились два дня, затем воротились в дом Михала с богатой добычей. Поотдохнув, сели за трапезу. Снова явились вкусные и хорошо приготовленные кушанья. Осман наслаждался явственно и был весел.

   - Роскошь губит! - говорил он с улыбкой. - Эх, до чего же губительна роскошь! Мои предки, бывало, довольствовались варёной кониной да молоком квашеным... А я-то...

Эх, роскошь, роскошь, губительная роскошь... - И он ел и пил, блестя глазами радостно...

   - Ничто не вечно! - откликнулся Михал. - Если роскошь и погубит твою державу и твоих потомков, султан Гази, то сделается подобное не раньше, чем лет через пятьсот! Не страшно!..

   - Кому не страшно? - Осман изобразил нарочитый гнев. - Кому? Тебе? А мне, может быть, страшно!..

   - Пять веков - разве мало?

   - Да что ты заладил: пять веков да пять веков! Для меня мало пять веков!

   - Человек не может и двух веков прожить. Даже ты!

   - Но прикинь делу моему ещё хоть пятьсот лет вдобавок!

   - Да мне не жаль! Я тебе и тысячу лет прикину, султан Гази.

   - Но отчего пятьсот? Отчего именно пятьсот? Как пришло тебе такое в голову?

   - Сам не знаю. Вдруг сорвалось с языка. Наверное, оттого что круглое число - пять сотен...[283]

   - Пять сотен... пять сотен... - задумчиво повторил Осман. Затем резко повернулся и почти склонился к Михалу: - Ты не хочешь ли отказаться от обращения в правую веру? Слышал ведь, какие вести привёз Орхан. Люди - за тебя...

   - Если ты меня испытываешь, - начал Михал, не глядя на гостя, - то напрасно. Я не отступлюсь от своего слова. Я уже сказал тебе своё «Да!»...