Хаски и его учитель белый кот. Том III

— Он относился к тебе со всей душой, просто он слишком неловкий и зажатый, поэтому очень многие вещи… очень многие поступки совершал, не думая о последствиях: глупо шел напролом и после никогда не говорил тебе о том, что сделал. Очнись, человек, который тебе нравится, вовсе не Ши Минцзин. За эти годы сколько раз ты мечтал заняться любовью с Ши Мэем? Лежа в одиночестве на огромной постели в опустевшем Дворце Ушань, о ком ты думал?

— …Этот достопочтенный и не отрицает, что в ебле он страсть как хорош, — весьма прохладно ответил Тасянь-Цзюнь. — Ну и что с того? Он никогда не сможет заменить Ши Мэя.

Мо Жань понимал, что сейчас из уст Тасянь-Цзюня он слышит собственные слова из прошлой жизни, но от гнева кровь вскипела у него в жилах и, поднявшись к голове, загудела в ушах. До скрежета стиснув зубы, он процедил:

— Не смей оскорблять его.

Тасянь-Цзюнь хищно прищурился:

— А почему это ты теперь его так защищаешь? Снова с ним спутался?

— …

— В этой жизни ты тоже его трахаешь?

Его прищуренный взгляд напоминал взгляд изготовившейся к броску ядовитой змеи.

Духовная сила этих двух людей продолжала струиться неудержимым потоком. Их магическая мощь была настолько сильна, что большинство марионеток вэйци не смогли устоять на ногах, а некоторые даже, съежившись от боли, лежали на земле.

Тасянь-Цзюнь какое-то время в упор смотрел на Мо Жаня, после чего, чуть сощурившись, покосился на Чу Ваньнина и пробормотал:

— Образцовый наставник Мо, этот достопочтенный слышал, что в твоем мире Ши Мэй все еще жив, однако вот как ты к нему относишься.

В этот момент Мо Жань и сам не знал, что можно ответить тому, кто пришел сюда из другого мира через Врата Жизни и Смерти. Не мог подобрать слов, чтобы поспорить с тем, кто не знал того, что узнал он сам после того, как воскрес.

В конце концов он сказал:

— А ты сам? Сегодня ты пришел в мир, где Ши Мэй все еще жив. Однако, когда я вошел сюда, почему ты так крепко обнял моего Учителя и не желаешь его отпускать?

— Твой Учитель? — Тасянь-Цзюнь закатил глаза, всем видом демонстрируя, насколько смешно его утверждение. — Эй, тебе ли не знать, кем твой учитель приходится этому достопочтенному.

— …

— Не тебе решать, могу я обнимать его или нет.

Сейчас Мо Жань мог думать лишь о том, чтобы он отпустил Чу Ваньнина, поэтому сказал:

— Раз ты так уверен в своей правоте, то почему бы тебе не пойти к Ши Мэю?

— Ши Мэй — чистый и невинный человек, само собой, недопустимо его осквернять, — Тасянь-Цзюня не так легко было сбить с толку. Нарочито медленно и томно он протянул, — но Чу Ваньнин не такой. Он только выглядит высокомерным, неприступным, дерзким и самоуверенным, но стоит его хорошенько оттрахать, и сразу открывается его истинная блядская натура. Неужели ты забыл?

Мо Жань, никак не ожидавший, что он будет говорить в лоб о таких непристойных вещах, даже опешил от удивления.

Но самое ужасное, что теперь он и сам не мог подавить нахлынувшие воспоминания о лежащем под ним Чу Ваньнине, пытающемся сдержать рвущиеся из горла стоны. Более того, вопреки его желанию, он вспомнил о том, как в прошлой жизни, получив самую большую дозу сильнейшего афродизиака, Чу Ваньнин, в конце концов, сдался и подчинился желаниям своего тела. Обезумев от похоти, мокрый и липкий от пота и спермы, он сам насаживался на него, яростно совокупляясь с ним, словно потерявший разум дикий зверь.

Он не мог забыть чуть прикрытые веками глаза феникса, в глубине которых за влажной дымкой вожделения таились стыд и нежелание, расфокусированный взгляд и срывающееся с чуть приоткрытых губ частое сбивчивое дыхание…

Он резко закрыл глаза, а когда вновь открыл их, внутри словно разверзлась бездна, до краев наполненная огнем ярости:

— Я не такой, как ты! В этой жизни я все еще… я все еще…

— Ты все еще — что? — на этот раз ему и правда удалось удивить и озадачить Тасянь-Цзюня.

Сам он никогда не жалел Чу Ваньнина, поэтому совершенно не мог представить, что, занимаясь любовью, Мо Жань был способен сдерживать свою страсть.

Прошло довольно много времени, прежде чем по полному негодования смущенному взгляду своего противника, он, наконец, понял, о чем речь, и был поражен еще больше.

— Ты шутишь?

— …

— Неужели до сих пор ты с ним…

Мо Жань до боли стиснул зубы. Казалось, еще немного — и алое сияние наполненного до краев Цзяньгуя взорвет Зал Души Дракона.

Тасянь-Цзюнь вдруг расхохотался:

— Образцовый наставник Мо, ты меня просто убил наповал своими речами! Теперь и я думаю, что между нами нет ничего общего. Ты — это точно я? А?

Эти два человека вели себя будто две сцепившиеся псины: один словно бешеная собака, а другой как верный пес.

Бешеный, оскалившись, насмешливо лаял.

Верный стыдливо молчал, но упорно и твердо противостоял ему.

После того, как «верный пес» столкнулся с самим собой, несущим груз совершенных им в прошлом чудовищных преступлений, потерянное выражение его лица, откровенно говоря, выглядело весьма жалким и совершенно беспомощным.

В условиях ближнего боя без правил предугадать исход сражения было практически невозможно.