Хаски и его учитель белый кот. Том III

Сюэ Мэн, увидев, что тот по-прежнему улыбается с таким выражением лица, словно с умилением наблюдает за сидящим на жердочке хлопающим крыльями и болтающим чушь попугаем, не удержался и, прикрыв смущение гневом, вспылил:

— Ты… ты в самом деле бесстыжий! Ты безнадежен!

— Почему сразу бесстыжий? К тому же вся твоя речь от начала до конца — полная ерунда, — ответил Сюй Шуанлинь. — Ты говоришь, что я забрал перстень главы… но испокон веков высочайшее положение в нашем ордене занимали самые способные. Мой старший брат — ни на что не годное ничтожество, слабак и неумеха, который, опираясь только на хорошо подвешенный язык, научился ловко обстряпывать свои делишки. Люди, никогда не сходившиеся с ним в настоящем поединке, на самом деле думали, что он если не первый, то как минимум второй из парных нефритов ордена Жуфэн, искренне считали, что наши духовные силы почти равны... Господа, вам не кажется это смешным?.. Я и он? — Сюй Шуанлинь хлопнул себя по лбу и расхохотался. — Не смешите меня. С детства я мог победить его одной рукой, стоя на четвереньках. Как можно нас сравнивать? Пока я целыми днями упорно совершенствовался, он только и знал, как ластиться к матери и, сидя у нее на руках, чистить мандарины! Пока я тренировался с утра до ночи и с ночи до утра в самый лютый зимний холод и невыносимый летний зной, он лентяйничал от осени до весны и сладко спал в тени летом! В дальнейшем, пока я, не покладая сил, совершенствовался, стремясь чего-то добиться на собрании в Линшане, он сговорился за моей спиной, решив моими же руками загрести жар и пожать плоды моих усилий! И что потом? За упорный и тяжелый труд вы запятнали репутацию честного человека, назвав его вором, ему же… досталась слава самого талантливого молодого героя мира совершенствования. И это справедливо?

Сюэ Мэн немного смутился, но продолжал твердо стоять на своем:

— В любом случае тебе не следовало заходить так далеко…

— Вздор! От пустой болтовни спина не заболит! На словах очень просто укорять другого, но коснись такое тебя, еще неизвестно, как ты запоешь. Случись подобное с тобой на горе Линшань, ты бы стерпел?!

Сюэ Мэн застыл, припертый к стенке его внезапной контратакой.

Поменяйся они местами, стерпел бы он?

— Просто представь, что сотни людей тыкают в тебя пальцем, называя бесстыжим вором, а место на пьедестале и аплодисменты достаются ему. Все что тебе остается — это ложные обвинения и позор, от которого не отмыться за всю жизнь. Если упорные тренировки и прилежное совершенствование повержены хорошо подвешенным языком... это справедливо?

— Я…

Увидев потерявшего дар речи Сюэ Мэна, Сюй Шуанлинь холодно ухмыльнулся:

— И тут мы возвращаемся к вопросу о том, что я убил двух уважаемых глав. Один из них днями напролет стучал по деревянной рыбе[225.6], распевая «Слава Будде-Амитабхе![225.7]» и, надо сказать, делал он это лучше, чем кто-либо другой. Второй — достойный муж, прямой и принципиальный, известный всему миру как человек чести. Однако ради собственной выгоды эти двое с каменными лицами столкнули меня в бездонную пропасть. И тут мне хочется спросить вас, господа, с какой стати я должен был пощадить их собачьи жизни?

Лица присутствующих здесь последователей обеих школ, о бывших руководителях которых шла речь, тут же приобрели оттенок от зеленого до пурпурного. Все, кто пытался опровергнуть сказанное, не могли придумать ни одной более-менее внятной фразы для того, чтобы оспорить его утверждение. В конце концов, наставник храма Убэй Сюаньцзин, скорбно вздохнув, сложил ладони и, закрыв глаза, низко поклонился, произнося одну из десяти буддийских заповедей:

— Тогда, если месть порождает месть, этому никогда не будет конца?..

— О, да, конечно, я и раньше часто слышал, что надо отпустить обиду, потому что иначе «этому никогда не будет конца», вот только почему прощать должен именно я? — каждое слово Сюй Шуанлиня было пропитано негодованием, но на его лице по-прежнему сияла легкая улыбка, больше похожая на насмешку. — Давай, я дам тебе оплеуху, а потом, когда придет время платить по счетам, скажу «месть порождает месть, прости, иначе этому никогда не будет конца». И что, ты вернешь мне оплеуху или смиренно проглотишь обиду, а, плешивый осел[225.8]?

Кто-то из толпы гневно крикнул:

— Вымой свой грязный рот, Наньгун Сюй! Как можно так разговаривать со старшими?!

— Еб твою мать, так-то и я для тебя старший, — рассмеялся Сюй Шуанлинь, — примерный мальчик, раз уж ты забыл о старшинстве, может тоже вымоешь свой рот?

— …

Покручивая усы, Хуан Сяоюэ начал толкать заготовленную речь:

— Наньгун Сюй…

Но Сюй Шуанлинь тут же поднял руку, останавливая его. И скривив уголки полусгнившего рта, заявил:

— Давайте сначала обсудим, как вы все будете ко мне обращаться. Впредь называйте меня Сюй Шуанлинь и никак иначе. Мне не нравится имя Наньгун Сюй.

Хуан Сяоюэ раздраженно тряхнул рукавами: