Хаски и его учитель белый кот. Том III

Обычно, когда речь идет о побеге ради спасения собственной жизни, дважды повторять не приходится. Но на этот раз большинство людей, включая тех, кто, цепляясь за жизнь, до последнего трусливо стоял в стороне, не бросились бежать, обгоняя друг друга. Они медленно отходили назад, некоторые помогали тяжело раненным товарищам, а кто-то нес на спине совсем незнакомых людей.

Границы Пространственно-временных Врат Жизни и Смерти уже подобрались вплотную к горному хребту Куньлунь. Когда люди добрались до горной дороги на той стороне, многие начали останавливаться.

Замерев на месте, они смотрели на проем Врат, в которых на фоне бескрайнего снежного поля виднелся силуэт Чу Ваньнина. Широкие рукава его одежд трепетали на ветру, песня гуциня не умолкала ни на миг…

Кто сказал, что совершенствование до небожителя — это обретение бессмертного тела, способного уничтожить небеса и погрузить землю во тьму?

Есть люди, которые, прожив вечность, оставят после себя лишь бесплодную скалу. А есть такие, что, лишь промелькнув в мире людей, оставят после себя пышно цветущие прекрасные цветы.

Так, например, сейчас перед Пространственно-временными Вратами Жизни и Смерти стоял неправильный и нечестивый небожитель и с помощью своей плоти и крови, десяти пальцев и чтения священных мантр спасал этот бренный мир, доказывая тем самым, что у него есть свой собственный путь обретения бессмертия.

Снежинки медленно падали с небес и опускались ему на плечи.

Кто-то, заметив неладное, не сдержал испуганного возгласа:

— А? Это ведь не снег…

Это и правда были лепестки Янди-шэньму — священного дерева Шэньнуна. Усохшая со времен первозданного хаоса божественная яблоня вновь зацвела. Ее ни на что не похожие, неповторимые цветы источали невероятно сильный аромат. Метель из парящих в воздухе, словно пронизанных светом, хрустальных лепестков прилетела с края земли, распространившись по всему миру людей.

Сметая тучи и рассеивая облака, эти благоухающие и искрящиеся лепестки взмыли ввысь, а потом, подобно пролившемуся с небес звездному дождю, устремились к Пространственно-временным Вратам Жизни и Смерти, помогая исцелению этого грешного мира…

Стоя среди кружащихся в воздухе лепестков, многие заклинатели вспомнили легенду о том, что когда-то давным-давно, когда мир оказался на грани гибели, явился Шэньнун и посадил божественное дерево Яньди, чтобы спасти пришедший в упадок смертный мир. Времена менялись, Фуси отрешился от мира, Нюйва уснула, давно уже никто не видел и следа Огненного Императора Шэньнуна, неизменным осталось лишь божественное дерево.

Ствол иссохшего древа по-прежнему подпирал голубое небо[309.1] Поднебесной.

Видя, что пространственно-временной разрыв быстро сжимается, Тасянь-Цзюнь обернулся и, окинув взглядом стоявших рядом с ним людей, сказал:

— Отступайте! Пока Врата Жизни и Смерти еще не закрылись, убирайтесь отсюда! Сваливайте обратно к себе домой!

Вопреки ожиданиям, получив приказ отступать, далеко не все сразу бросились бежать. Некоторые принялись уверять, что какое-то время еще смогут помочь поддерживать барьер, а кто-то заявил, что будет держаться до последнего.

В ком нет хотя бы капельки крови настоящего героя?

Даже если годы и быт похоронили ее в самой глубине сердца, рано или поздно настанет тот день, когда она вскипит и выплеснется наружу.

В конце концов Тасянь-Цзюнь не знал, злиться ему или смеяться:

— Приказываю вам подойти — вы не идете, приказываю уходить — не уходите! Намеренно бесите этого достопочтенного? Убирайтесь!

Только после его отповеди эти «таланты» один за другим начали отходить назад.

Внезапно послышался дрожащий голос:

— Владыка… а как же вы…

Тасянь-Цзюнь на мгновение замер, а потом медленно повернул голову и увидел, что вдалеке, под смертельно опасным дождем, что лился с небес этого погибающего мира, стоит сгорбленный старик и смотрит на него.

— Лю Гун?

Возможно, это был обман зрения, но он внезапно почувствовал, что этот старик смотрит на него с невыразимой скорбью, сочувствием, любовью и жалостью. Именно так отец смотрит на своего ребенка.

Так нелепо.

Где этот старый слуга набрался столько храбрости, что осмелился смотреть на не знающего жалости, жестокого и порочного Наступающего на бессмертных Императора как на собственного сына. Но сейчас Тасянь-Цзюнь смутно припомнил, что до того, как этот старик вошел в императорский дворец, во время военной смуты он потерял своего сына.

Если бы тот паренек остался жив, он должен был быть с ним примерно одного возраста.

Прикрыв глаза, Тасянь-Цзюнь сказал:

— Этот достопочтенный здесь самый талантливый и способный, так что, естественно, уйдет последним. Моему верному слуге[309.2] не о чем беспокоиться.

— Владыка…

— Иди, — Тасянь-Цзюнь отвел взгляд от сгорбленного старца, — отправляйся в другой мир.

— …

— Быть может, в том мире твой сын еще жив, — он вдруг широко улыбнулся, показав острые клыки и глубокие ямочки на щеках. — Катись уже, старина Лю. Составь ему там хорошую компанию.