Хаски и его учитель белый кот. Том III

Мо Жань бессознательно царапал руками землю, так что их кончики стерлись и теперь оставляли за собой кровавые полосы.

— Это больнее, чем вырезать сердце?

Мо Жань не отвечал ему.

Это было действительно слишком больно. Однако намного легче, чем те муки, что он испытал в том году, когда лежал на братской могиле в Линьи.

Это было намного легче, чем смотреть, как на твоих глазах умирает самый близкий человек.

Это было намного легче, чем голыми руками раскапывать ил и песок, чтобы похоронить то, что осталось от родного человека.

— Когда-то… я не смог защитить маму, но теперь я все-таки смогу… смогу защитить своего наставника, — тихо пробормотал он, глядя перед собой невидящим взглядом.

Медленно уходили самые лучшие его воспоминания, но прежде чем раствориться и навеки исчезнуть в небытии эти жалкие крохи самых чистых и не запятнанных злом моментов из его прошлого яркими вспышками мелькали перед его глазами…

Как однажды кто-то дал ему и его матушке миску горячего бульона.

Как однажды холодной снежной ночью один старый крестьянин пригласил их в дом погреться и отдохнуть у очага.

Как такой же просящий милостыню ребенок отдал ему половину найденной им лепешки с мясом.

Как в один из осенних дней, взяв его за руку, Дуань Ихань вела его по дамбе, над которой порхали стрекозы…

Не было ненависти, печали, недовольства, страха и жестокости.

Все было так спокойно и мирно.

Чистейшая красота и благодать.

Мо Жань увидел как, сидя перед тускло горящей лампадой, он сам аккуратно вышивает на платке цветок яблони, как, подперев щеки руками, сидит за столом и с улыбкой смотрит, как Учитель ест лунный пряник, как под луной они вдвоем пьют вино в тот вечер, когда в первый раз он принес Учителю «Белые Цветы Груши»...

С этого момента эти воспоминания исчезнут из его памяти.

Никогда больше он об этом не вспомнит…

Отныне его ненависть будет только расти, а эти полные тепла и нежности воспоминания изменятся и примут совсем другой вид.

Отныне жар в его сердце погаснет и никогда не разгорится вновь. Весенние воды в его глазах замерзнут и превратятся в лед.

Отныне он пойдет против последнего напутствия своей матери:

«Отплати за добро, не держи зла», — говорила Дуань Ихань.

Это больше невозможно.

Непонятно откуда взялись в нем силы, но, стиснув зубы и терпя разрывающую его нутро невыносимую боль, пошатываясь, он поднялся на ноги и попытался сделать шаг, но колени подогнулись и, упав на землю, он пополз… Под конец боль была настолько сильной, что от нее затрепетала даже его душа, однако он все равно продолжал ползти к Чу Ваньнину.

— Учитель…

Словно до нелепого смешная пародия на змею, корчась, дрожа и извиваясь, он из последних сил продолжал ползти.

Наблюдавший за ним Ши Мэй никак не мог понять, зачем он это делает. В итоге оказалось, что этот юноша исчерпал остатки своих сил лишь для того, чтобы горячо и от всего сердца земным поклоном выразить наставнику свою благодарность…

Слезы потекли из его глаз, когда он сказал:

— Учитель, очень скоро… я вас разочарую…

Ночной дождь начал стихать.

— Очень скоро я не буду помнить о вашей доброте… и больше не смогу… не смогу как следует обучаться у вас… вы будете испытывать ко мне отвращение и возненавидите меня…

Он рыдал в голос, спеша произнести эти прощальные слова, пока его разум окончательно не затуманился.

Но Чу Ваньнин ничего не слышал.

Он был здесь, прямо перед ним, но ничего не слышал.

— Простите, что в тот день я сорвал те цветы. Я хотел подарить их вам. Учитель, сегодня я пришел, чтобы… заботиться о вас до тех пор, пока вы не очнетесь, а потом сразу извиниться и все, что у меня в сердце… все рассказать вам.

Его голос звучал так хрипло, словно каждое слово вырывали из горла с плотью и кровью.

— Учитель, спасибо, что вы не отвергли меня и согласились принять… Я и правда, на самом деле…

Сердце вдруг с силой ударилось о грудную клетку, глаза налились кровью. Это был признак того, что Цветок Вечного Сожаления Восьми Страданий Бытия начал укореняться, а также, что наложенный на него любовный заговор начал действовать.

Он резко опустил голову с силой ударившись лбом о землю.

Горькие слезы ручьем лились из его глаз.

— Вы правда очень нравитесь мне.

Ши Мэй тихо вздохнул, кроме живого интереса на его лице появилось что-то похожее на сочувствие.

Впрочем, его сочувствие, так же как и интерес, были весьма поверхностными, так как давно уже никакие чувства не могли проникнуть в глубину его сердца.

В конечном итоге, он подошел к лежавшему на земле Мо Жаню и, обхватив пальцами его лицо, заставил поднять голову. Уставившись в его постепенно теряющие свет разума затуманенные глаза, он тихо спросил:

— Давай, младший брат, скажи мне, чего сейчас ты по-настоящему хочешь?

— Хочу…

И правда, а чего я хочу?

Любоваться осенним пейзажем в Линьи, стоять под Пагодой Тунтянь.

Вот Дуань Ихань улыбается, Чу Ваньнин опустил взгляд.

Старшая сестрица Сюнь Фэнжо из музыкальной труппы, обнажив в улыбке свои острые белые клычки, с горящим от волнения взором, говорит ему: