Хаски и его учитель белый кот. Том III

Они не давали ему потерять сознание, чтобы следить за тем, как близко он приблизился к краю смерти, поэтому Мо Жань снова и снова видел, как вскрывают его сердце, ищут обломки ядра, затем на время заживляют, чтобы потом начать все с начала.

Раз за разом, снова и снова.

У совершенно разбитого и сломленного этим зрелищем Сюэ Мэна подкосились ноги. Прикрыв лицо ладонью, он рыдал и выл в голос:

— Брат…

Было так больно, что сознание Мо Жаня помутилось, связки и сухожилия вздулись.

Однако, в конечном итоге, он чувствовал себя все более свободным.

Каждый раз, когда нож Му Яньли опускался, разрезая его сердце и выковыривая из него новый осколок ядра, он чувствовал, как постепенно уходят грехи его прошлой жизни, и кровь на его руках становится все бледнее.

Неужели, когда эта мука закончится, он сможет получить прощение?

Неужели, когда вырежут все осколки, он сможет вернуть все как было раньше?

Но как давно было это раньше?

Если вернуться в тот день, когда юный Мо Жань впервые поклонился своему учителю, то он останется тем же поддельным молодым господином Пика Сышэн, настоящая мать которого умерла от голода, а значит его счастье так и будет не более чем призрачным отражением луны в воде.

Если вернуться в дровяной сарай в годы раннего детства, когда лишь он и Дуань Ихань были единственной опорой друг друга, то есть опасность, что из-за какого-то печального недоразумения он никогда не встретит Чу Ваньнина, а упустить это счастье было бы самым горьким сожалением его жизни.

Оглядываясь назад в прошлое, к своему удивлению он обнаружил, что никак не может найти в своих двух жизнях тот узловой момент, с которого он действительно мог бы со спокойной душой начать все сначала. Он просто не мог найти ни одного по-настоящему беззаботного, сытого и теплого времени, когда он жил без печали и забот. Даже одного просто хорошего дня.

Оказывается, в двух его жизнях за сорок с небольшим лет не было ни одного мирного вечера.

Верша справедливость, кинжал Му Яньли был по-прежнему глубоко погружен в его плоть.

Мо Жань понимал, что его духовное начало так густо измазано нечистотами непростительных грехов и преступлений, что его нельзя простить. Небеса долго колебались, но, в конце концов, вынесли свой приговор.

Однако в этот момент ему вдруг стало немного грустно.

Ему ведь так хотелось, чтобы у него была мама, учитель, младший брат, дядя и тетя. Он просто хотел иметь дом и семью. Впрочем, вероятно, он правда слишком жадный и хочет слишком много.

Поэтому под конец у него ничего не осталось.

Благосклонность судьбы и небольшая передышка, что подарила ему столько счастья и нежности, все это было ненастоящим, как вода в корзине или песок в ладони.

Он отдал все, что у него было, чтобы возместить нанесенный когда-то ущерб, но ничего не получил.

И вот у длинной реки человеческой жизни, сжимая в руках свою крохотную мокрую корзинку, он присел на корточки. Теперь, когда его корзинка пуста, он в оцепенении бездумно вглядывался в бурное течение, и время утекало как вода.

На самом деле с самого начала у него была только эта маленькая порванная плетеная корзинка, которую он держал.

И мечта, что, попав к нему в корзину, обречена на разрушение.

Глава 276. Цитадель Тяньинь. Я пожертвую собой [276.1] ради тебя

На месте казни царила торжественная атмосфера. Все новые осколки духовного ядра Мо Жаня вынимались, а иногда и просто вырезались из его груди.

Кусок за куском.

Твердо и упорно он терпел эту жестокую пытку. Расплачиваться за свои грехи — одно дело, но показывать слабость — совсем другое. Он был непоколебим, как скала, не желая кричать от боли перед Му Яньли.

Его страдания были подобны бескрайнему морю, которое то поднимало его на своих волнах, то бросало на самое дно невыносимой боли.

Вдруг он услышал голос, взорвавшийся внутри его черепа раскатистым ударом весеннего грома.

— Мо Жань!

Не может быть. Разве это возможно?

Как это мог быть он…

Наверняка от слишком сильной боли его разум помутился, а сердце породило эту прекрасную иллюзию.

— Мо Жань!

Вокруг поднялась суматоха, казалось, кто-то громко кричит, а потом поднялся сильный ветер, и рука Му Яньли опустилась.

Отчаянно дрожа, Мо Жань из последних сил поднял голову, пытаясь посмотреть вверх…

И увидел как его бог верхом на драконе стремительно спускается с небес.

Когда он оказался достаточно близко, чтобы можно было разглядеть черты лица, до поры скрытого рогами дракона, сердце Мо Жаня сжалось от боли, которая была куда мучительнее, чем страдание от пронзившего его плоть ножа.

Он увидел, что его бог плачет, Чу Ваньнин… он рыдал!

— Учи… тель…

Из раны на груди хлынула кровь. Когда, собрав последние силы, Мо Жань поднялся на ноги, цепь на сдерживающем кольце зазвенела, словно рассыпанная по каменной брусчатке яшма.

За мгновение до того, как Чу Ваньнин приземлился перед установленным вокруг помоста для наказаний магическим барьером, огромный светоносный дракон Чжу превратился в ослепительное золотое сияние и вернулся в амулет призыва.

— Юйхэн!

— Учитель!

— Старейшина Юйхэн!