Хаски и его учитель белый кот. Том III

Сидя, подперев щеку, перед неподписанным надгробием Наступающий на бессмертных Император очень долго думал, что же на нем написать:

«Могила мудрейшего Учителя[243.7] Чу Ваньнина».

Он чувствовал, что написать такое будет равносильно признанию поражения, словно он как какой-то безутешный вдовец, что, страдая по своей обиженной при жизни покойной супруге, мучается угрызениями совести и сожалеет о том, что не может вернуть прошлое. Это и правда выглядело бы смешно и нелепо.

Он еще долго вертел в руках Бугуй, прежде чем глаза его вновь ярко вспыхнули, когда ему в голову пришел очень лаконичный и в то же время интимный вариант надгробной надписи. Хохоча, словно безумный, он используя меч как кисть, несколькими росчерками нацарапал:

«Могила придворной дамы[243.8] Чу».

Написав эти четыре слова, он почувствовал, как бушующие в его груди обида и гнев, наконец, нашли выход, однако осталось ощущение, что все еще чего-то не хватает. Вспомнив холодное и высокомерное выражение лица Чу Ваньнина, никогда не любившего смотреть ему прямо в глаза, он почувствовал, как его сердце опять наполняется досадой и вожделением… Он больше никогда не увидит этого возбуждающего выражения на его лице, а это значит Наступающий на бессмертных Император по-прежнему бессилен перед лицом своей обиженной покойной женушки. Эта ядовитая мысль изрядно подпортила ему настроение.

Чу Ваньнин бросил его и ушел.

Оставил его жить в одиночестве.

Чу Ваньнин настолько безжалостен, что, в конце концов, умер для того, чтобы отомстить ему.

Это уж слишком.

От негодования и обиды его глаза покраснели.

Верно, это уже, и правда, перебор!

Поэтому он хотел раздавить и унизить Чу Ваньнина так, чтобы даже на том свете тот не знал покоя. Чтобы когда лет через сто пришла пора и ему самому спуститься в Царство Мертвых, он все еще мог всласть посмеяться и натешиться с этой сволочью, унизить его парой язвительных слов и сказать этому «праведнику» в белоснежных одеждах, что всю жизнь так цеплялся за свою чистоту и честь…

Ты не смог победить меня. Победа за мной.

Вот видишь, ты мертв, а я все еще могу унижать и бесчестить тебя.

Сидя перед могилой с мечом в руках, Наступающий на бессмертных Император снова задумался. Он думал обо всем этом, когда солнце скатилось за горизонт, наползающие сумерки сменила ночная тьма и рассеянный свет от серебристого серпа луны пролился на землю.

В этом серебристо-белом, как гладь реки, как морозный иней, как белые одежды того самого человека человека, сиянии луны, Мо Жань, наконец, крепко сжал Бугуй и несколькими росчерками добавил сверху к надписи на надгробии несколько слов:

«Добродетельная драгоценная вторая супруга».

Зашелестела осыпавшаяся каменная крошка. Он закончил вырезать надпись. Подперев щеку, Мо Вэйюй громко рассмеялся. В этот момент он был уверен, что смог выбрать самый лучший посмертный титул, который свидетельствует о том, что Чу Ваньнин — его человек. Нравится это ему или нет, но он до конца должен быть верен своей добродетельной натуре. Идеально! Лучше было бы только если, разъярившись, Чу Ваньнин снова ожил.

Затаив в себе эту надежду, с сияющими от предвкушения глазами он радостно побежал к Павильону Алого Лотоса.

У Чу Ваньнина очень вспыльчивый характер.

Разве сможет он стерпеть такое унижение?

Поэтому пусть уже быстро очнется. Пусть быстрее приходит в себя, чтобы они могли снова сразиться и выяснить, кто сильнее, а кто слабее, кто благороднее, а кто подлее. На этот раз, приняв во внимание его недолеченные тяжелые раны, он даже готов уступить ему право первого хода.

Если же все совсем безнадежно, можно сторговаться и на десять ходов форы.

«Давай, просыпайся».

Стоя перед прудом с лотосами, он смотрел на лежащее там нетронутое тлением мертвое тело.

«Будь благоразумен, этот достопочтенный уже предложил тебе десять ходов форы. Разве ты не потерял душевный покой от злости, увидев памятник, что воздвиг тебе этот достопочтенный? Разве ты не хочешь схватить его за грудки и наорать на него? Ты что, готов всю свою добродетельную жизнь и честное имя променять на нелепый посмертный титул на каменной плите… «Добродетельная драгоценная вторая супруга, могила придворной дамы Чу»?

Очнись.

Приди в себя».

Спокойное и бесстрастное выражение на его лице вмиг превратилось в звериный оскал.

Но Чу Ваньнин все также лежал там, молчал и не двигался.

Только по прошествии долгого времени, Мо Жань понял, что, в конце концов, он победил и получил то, что всегда лелеял надежду получить — покорность.

Его Учитель, его враг, его любовник, крепко повязанный с ним страстью, его Чу Ваньнин. Наконец-то, он покорился ему и стал послушным.

В оторванной от мира промерзшей пещере горы Лунсюэ, Мо Жань обнимал своего израненного возлюбленного. Все это время никто из них не проронил ни слова.

А потом Мо Жань вдруг вспомнил ту дождливую ночь на постоялом дворе в городке Учан. Тот мужчина в его объятьях был таким неискушенным, но таким страстным. Сплетаясь с ним телами на сбитых простынях с покрасневшими от стыда кончиками ушей он шепотом спросил у него, хорошо ли ему с ним.