Чем дольше длился поцелуй, тем еще более неудержимо яростными и безумными становились движения снизу. Глаза Мо Жаня странно затуманились и сложно было понять, что за чувство плескалось внутри них. Была ли это животная похоть или любовное желание, в итоге все размылось и перепуталось:
— Не хватайся за одеяло. Ты мой человек, можешь держаться за меня.
За всю сцену животного спаривания, это была единственная фраза, похожая на проявление заботы и привязанности. Чу Ваньнин не послушался. Не похоже, что ему хотелось обнимать этого мужчину, погружаясь вместе с ним в удовольствие совокупления. В итоге выражение лица Мо Жаня постепенно стало еще более холодным и мрачным, а движения дикими и необузданными.
Чу Ваньнин вцепился в простыни так сильно, что на тыльной стороне ладоней вздулись вены. С самого начала подобное обращение было для него нестерпимой мукой, но Мо Жань и не думал его щадить. Похожая на мелкую гальку жесткая ладонь грубо тискала и терла его талию и ягодицы. Чу Ваньнин не мог сказать, как долго этот человек толкался в его тело, но тот опять вдруг с чего-то разъярился и внезапно полностью вышел из него. Чу Ваньнин услышал свой хриплый приглушенный стон. В следующий момент его грубо перевернули. Непристойно растянутый вход в его тело судорожно сокращался, словно пытаясь снова сжаться, по краям выступила липкая густая жидкость. Прежде чем она успела вытечь, мужчина прижался к истекающей смазкой дыре горячей головкой ни капли не уменьшившегося огромного и толстого члена.
Он слышал, как Мо Жань спросил:
— Достаточно большой?
— …
— Твой муж хорошо тебя трахает? А?!
Чу Ваньнин услышал свой почти сорванный голос:
— Убирайся… Катись отсюда!
Мо Жань грязно выругался, похоже, пытаясь нащупать что-то рядом с кроватью. Чу Ваньнин почувствовал, как он раздвинул его ноги еще шире, а потом выдавил в его задний проход неизвестно сколько ледяной маслянистой смазки.
Сначала Чу Ваньнин услышал свой полузадушенный тихий всхлип, а потом собственную брань:
— Мо Жань… Мо Жань, ты такая скотина…
Звезда упала и сгорела…
Мо Жань.
Все не так.
Мо Жань — это тот человек, что с лучезарной улыбкой смотрел на него под цветущим деревом.
Мо Жань — это тот, кто говорил ему:
— Учитель, всю свою жизнь я хочу держать зонт для тебя.
Мо Жань — это тот, кто, нежно гладя его по волосам, сказал ему:
— Тебе будет больно.
Мо Жань — это тот юноша среди золотистой нивы, что улыбался лишь ему, тот, кто раскрывал ему объятия, тот, кто кормил его печеной молочной конфетой, тот, кто от одной неловкой фразы с улыбкой опускал глаза, смущенно краснея.
Такой застенчивый и неопытный.
Все не так.
Сердце вдруг испуганно затрепетало.
Похоже, из-за того что курильница находилась здесь слишком долго, эффект от заклинания был уже не таким сильным, поэтому в следующей сцене его накрыла головокружительная темнота. Чу Ваньнин ничего не видел и по-прежнему не мог произнести ни слова. Единственное, что он ясно понимал, — ему все еще не удалось вырваться из заточения, а член Мо Жаня — такой горячий, огромный и твердый — до сих пор похоронен глубоко внутри его тела, и от каждого нового толчка у него немеет голова и покалывает затылок.
Длительное время спустя перед глазами медленно просветлело.
После того, как к Чу Ваньнину окончательно вернулось сознание, первое, что он услышал, был почти неузнаваемый голос сыпавшего проклятиями Мо Жаня. Лицо болело и горело от пощечин. Похоже, что снизу в его тело был введен какой-то твердый холодный предмет, благодаря которому ему удалось немного смягчить охватившее его почти безумное вожделение.
Это была та же сцена плотской любви во время первой брачной ночи. Сейчас Чу Ваньнин мог ясно припомнить все подробности этой неприятной истории и стремительно восстанавливал в памяти все новые события из своей прошлой жизни.
Теперь он знал, что в его тело была введена стимулирующая половое влечение мазь-афродизиак. Слишком много выпивший Тасянь-Цзюнь, который и до этого был довольно жесток и несдержан в постели, совсем обезумел и с каждой минутой все сильнее злился и жаждал крови.
Алкоголь и похоть раскалили докрасна уголки глаз этого молодого императора. Сейчас им управляли лишь ненависть и плотская жажда.
Схватив Чу Ваньнина за горло, охваченный гневом и обидой Мо Жань закричал на него:
— Чу Ваньнин, по-твоему, так лучше?! Упрямишься, а?! Блять, до каких пор ты будешь упираться?! Правда хочешь доиграться до смерти?! Только тогда ты будешь удовлетворен?!
Чу Ваньнин услышал свой срывающийся голос:
— Я… не хочу… тебя…
Похоже, он почти сорвал горло и, если бы Чу Ваньнин не чувствовал, как двигаются его губы, то не поверил бы, что это говорил он сам. По его щеке скатилась слеза.
— Мо Жань… пощади[243.3] меня…
Близкий к безумию мужчина перед ним яростно взвыл и проорал ему в лицо:
— Тогда кто пощадит меня? А? Чу Ваньнин, сам-то ты когда-нибудь думал о том, чтобы кого-нибудь пощадить! Кто может пощадить меня?!