— Оказывается все так просто? В таком случае пусть господин Мо…
Чу Ваньнин тут же перебил его:
— Он бесполезен.
Конечно, Жун Цзю не знал, что Мо Жань не был призраком, и от этого известия его улыбка мгновенно увяла:
— А почему?
— У него не те свойства.
Мо Жань знал, что Чу Ваньнин не умеет лгать, а раскрывать Жун Цзю эту тайну в его планы точно не входило, поэтому он сразу вмешался:
— Пожалуйста, выйди наружу и посторожи. Если увидишь, что кто-то идет, тут же сообщи нам.
Жун Цзю рассерженно взглянул на него, но, как ни крути, они были как три кузнечика в одной лодке, и ему оставалось только отправиться к воротам склада. Затаив обиду, он неохотно прислонился к косяку двери и принялся чистить ногти на руке, время от времени поднимая свои туманные персиковые глаза, чтобы оценить ситуацию снаружи.
Мо Жань, глянув на него один раз, устроился рядом с Чу Ваньнином.
После некоторых колебаний он все же решил, что не хочет больше обманывать его, поэтому сказал:
— Учитель, думаю… я должен признаться кое в чем.
— Ты совершил проступок?
— Да, так и есть. Помните, в том году вы отправили меня на площадь Шаньэ для публичного наказания, потому что я нарушил правила… – Мо Жань запнулся, стесняясь вслух обсуждать собственное целомудрие[117.2]. Стыдливость, в самом деле, весьма непостижимая вещь. Не имеет значения, что человек на первый взгляд выглядит развратным и непробиваемым, как Великая Китайская стена[117.3], ведь в одночасье он может превратиться в самого застенчивого скромника, чьи чувства тоньше пергаментной бумаги[117.4].
Мо Жань низко опустил голову, и, густо покраснев, тихо закончил:
— Потому что я нарушил четвертое, девятое и пятнадцатое правило[117.5].
Четвертое правило — воровство.
Девятое правило — разврат.
Пятнадцатое правило — обман.
Конечно, Чу Ваньнин отлично все помнил. Разве он мог об этом забыть? Хотя он открыл глаза, но на Мо Жаня не взглянул, лишь сказал:
— Да.
Глядя на это аскетичное и прекрасное в своей сдержанности лицо, Мо Жань не находил себе места от стыда. Он долго молчал, но в итоге все же опустил глаза и прошептал:
— Учитель, простите меня.
На самом деле у Чу Ваньнина уже появилась смутная догадка относительно того, что он хочет сказать. Хотя в душе он был очень зол, но все же старался не идти на поводу у чувств и правильно расставлять приоритеты[117.6]. Тем более он уже знал об этом бесстыдном поступке Мо Жаня, поэтому только лишь холодно ответил:
— Разве ты не был за это наказан? Если больше не совершал ничего подобного, то зачем об этом вспоминать?
— Потому что этот Жун Цзю снаружи… на самом деле он… — Мо Жань так и не смог договорить.
Чу Ваньнин очень долго молчал, прежде чем он услышал сказанные с холодной усмешкой слова:
— Так это был он?
— Да.
Мо Жань не осмеливался поднять голову, чтобы посмотреть на Чу Ваньнина. На Пике Сышэн не требовали воздержания от учеников. Многие из них практиковали двойное совершенствование или имели любовников вне стен школы, и это считалось нормальным. Но Чу Ваньнин был совсем другим: он следовал по пути усмирения сердечного огня, и его совершенствование строилось на принципах чистоты тела и помыслов[117.7]. Возможно поэтому он всегда довольно презрительно относился ко всему, что касалось отношений между мужчинами и женщинами, будь то страстная любовь на час[117.8], или нежная привязанность на годы[117.9].
Более того, в том году Мо Жань, уважая установленные правила, отправился искать любовника в отдаленный публичный дом...
И дело было даже не в том, что Сюэ Чжэнъюн избаловал своего племянника, ведь Мо Жань был совершеннолетним, и выбранный им способ совершенствования был далек от пути усмирения сердечного огня. Для его цветущего возраста было слишком тяжело дни напролет очищать свой разум и усмирять постыдные желания, так что люди предпочитали просто смотреть сквозь пальцы на его похождения, и только Чу Ваньнин не мог этого снести. Для него все это было слишком омерзительно, и когда в прошлом году Учитель отправил его для наказания на Платформу Шаньэ, Мо Жань прочел в его глазах брезгливость, презрение и отвращение.
Хотя с того случая много воды утекло и он больше не совершал ничего подобного, в Царстве мертвых ему пришлось столкнуться с таким человеком, как Жун Цзю. Вряд ли такое могло прийтись ему по душе. Сейчас Мо Жань как никогда смог оценить правильность изречения: признавай свои ошибки сразу, а не в последний момент.
Его не страшило, что Учитель будет браниться или побьет его, наоборот, ему было жаль, что сейчас Чу Ваньнин не может призвать Тяньвэнь и отхлестать его, чтобы раз и навсегда закрыть этот вопрос с «неоплаченным долгом». Больше всего он боялся, что эта с таким трудом найденная земная душа просто развернется и убежит от него. Вот тогда Мо Жань действительно мог бы решиться наложить на себя руки.