Хаски и его Учитель Белый Кот, Том II

Пока Мо Жань все еще не был в состоянии реагировать на происходящее, Чу Ваньнин сбросил с себя его руки и ударил наотмашь по лицу. Черные брови сошлись в гневе, и сам он весь стал как натянутая тетива[113.4].

— Вот бестолочь[113.5], почему ты тоже умер?!

Мо Жань открыл было рот, чтобы все объяснить, но вдруг понял, что подобно завесе тумана, что скрывает от глаз серебристый свет луны, гнев Чу Ваньнина лишь маскировал горе, скорбь и нежелание смириться, скрытые в спрятанных за длинными ресницами глазах. Стоит прикоснуться к нему сейчас, и это строгое выражение поплывет, как акварельная краска под дождем. Выругавшись, Чу Ваньнин сильно прикусил нижнюю губу, пытаясь взять под контроль свои эмоции и вести себя достойно в этой унизительной ситуации. Боясь окончательно потерять лицо, он захлебывался рыданиями, не давая им вырваться из горла.

Есть люди, которые, получив даже незначительную рану, охотно поведают о своих страданиях всему миру.

Но есть и другие, которые на первый взгляд высокомерны и заносчивы. Такие молча снесут любую боль и обиды, и, даже если их горло наполнится кровью, они скорее проглотят ее, чем покажут свою слабость и пожалуются кому-то.

И не то чтобы Мо Жань и раньше не знал об этом.

Но только сейчас от понимания этой правды жизни его сердцу стало по-настоящему больно.

Он так хотел снова обнять Чу Ваньнина, но тот оттолкнул его и хрипло сказал:

— Убирайся!

Чу Ваньнин отвернулся от него, словно желая спрятать за ледяным панцирем безразличия свое скорбящее сердце.

— Умер так рано и еще смеешь показаться мне на глаза!

— Учитель…

— Выметайся! – Чу Ваньнин отвернулся, пытаясь взять под контроль выражение своего лица. — Наши отношения ученика и учителя разорваны. Я, старейшина Юйхэн, не собираюсь быть наставником ничтожества, который умер в юности, в самом расцвете сил.

Умер в юности, в самом расцвете сил…

Сначала Мо Жань тяжело переживал эту брань, хотя и покорно выслушивал ее. Но потом на душе вдруг стало так по-весеннему тепло, ледник в его сердце окончательно растаял, став весело журчащим ручейком, а потом неудержимым потоком. Он хлопнул себя рукой по лбу, а потом прикрыл ладонью глаза, пытаясь справиться с этим горько-сладким чувством, но все же не смог сдержать смешок.

Услышав этот смех, Чу Ваньнин впал в ярость. Он резко повернулся и мрачно сказал:

— Над чем ты смеешься? Ты… — в гневе он хотел ударить его, но Мо Жань поймал его руку.

Медленно моргнув, чтобы не дать пролиться слезам из наполненных влагой теплых глаз, он, не проронив ни слова, с торжественным видом положил руку Чу Ваньнина себе на грудь.

Глава 114. Соглашайтесь [114.1] , Учитель

Тук. Тук. Тук.

Сердце под его рукой билось сильно и размеренно.

Чу Ваньнин моргнул, в его глазах отразились удивление и радость, быстро сменившиеся неловкостью и смущением. Но старейшина Юйхэн по праву носил это звание[114.2]. За долгие годы он привык соответствовать образу безупречного и отстраненного небожителя, поэтому очень быстро смог взять под контроль выражение лица, на котором отразилось слишком много эмоций. Казалось, что это совсем другой человек только что изливал свой гнев и разочарование на Мо Жаня.

— Если ты не умер, то зачем спустился?

Стоило Чу Ваньнину озвучить вопрос, и он тут же пожалел о своих словах.

Взглянув украдкой на Мо Жаня, он подумал, что тот пришел, чтобы спасти его. Но если Мо Жань сейчас скажет это вслух, Чу Ваньнин чувствовал, что сердце его остановится, а самообладание разобьется вдребезги[114.3].

От волнения он даже забыл, что уже мертв и у него просто нет сердца.

Мо Жань же только пристально смотрел на него и молчал.

Он приблизительно представлял реакцию Учителя, если вот так прямо скажет: «Я пришел ради тебя». Это точно застанет Чу Ваньнина врасплох и поставит его в неудобное положение.

Поэтому после некоторого колебания он потеребил губу и, опустив ресницы, мягко спросил:

— Учитель не догадывается, зачем я спустился?

— …ты спустился, чтобы искать неприятности[114.4] на свою голову.

— Учитель, когда вы успели сменить имя на Неприятности[114.5]? – рассмеялся Мо Жань. — И ведь ничего мне не сказали.

Чу Ваньнин, пораженный этой неизвестной доселе нежностью, быстро отдернул руку и от смущения снова впал в ярость:

— Что за чушь, совсем стыд потерял!

Но Мо Жань уже раскрыл его секрет.

Он уже понял, что гнев Чу Ваньнина был всего лишь маской. Этот человек был слишком неловок и упрям и предпочитал скрыть свое лицо за театральной маской, демонстрируя всем звериный оскал[114.6], лишь бы спрятать свои настоящие эмоции: ласку и нежность, радость и восторг, тоску и смущение, горе и печаль.

Какое глупое упрямство.

Да, Чу Ваньнин вел себя глупо, без устали нося эту маску всю свою жизнь.

Но и Мо Жань сам-то был не умнее. Ему потребовалось прожить две жизни, чтобы что-то понять о нем.