— Я не слишком начитан, но несколько дней назад я слышал, как Сюэ Мэн сказал одну фразу. Думаю, она очень подходит, чтобы описать пельмешки Учителя.
Что это?
Напрасные хлопоты?
Пустая трата?
Пытаясь выстроить оборону вокруг своего сердца, Чу Ваньнин судорожно искал в своем подсознании самое отвратительное и неприятное оскорбление, чтобы морально подготовиться и не чувствовать себя таким жалким и униженным.
Грош цена?
Мо Жань все еще молчал, словно смакуя эти слова во рту.
Верно — не стоящий и медяка!
Чу Ваньнин почти поверил, что не найти сравнения, которое сможет ранить его сердце сильнее, чем это.
Но его спокойствие длилось лишь до тех пор, пока Мо Жань не произнес очень тихо и спокойно:
— Жалкая подделка[202.4].
Чу Ваньнин так растерялся, что почти бездумно распахнул глаза.
Все-таки он совсем не ожидал, что Мо Жань может быть настолько ядовитым. Скрытые под широкими рукавами, его руки задрожали.
Замесить тесто, растереть начинку со специями и приправами…
Руководствуясь досконально изученными им «Рецептами древнесычуаньской кухни», с испачканными в муке руками и лицом, он учился заворачивать пельмешки, пока из кривых и косых уродцев у него не получились симпатичные круглые пухляши.
Он тщательно изучил теорию и очень старался сделать все идеально.
А взамен получил эти два слова.
Жалкая подделка.
Поздней ночью, на залитой серебристым светом луны речной отмели, Мо Жань с ненавистью смотрел на него. Еще несколько бесконечных мгновений Чу Ваньнин стоял на месте как вкопанный, а потом вдруг, не проронив ни слова, развернулся и пошел прочь.
Неизвестно почему, но в тот день Мо Жаню показалось, что он ушел слишком поспешно. Кроме того, в его походке не было обычного спокойного достоинства, скорее уж это было похоже на поспешное бегство с поля боя после разгромного поражения.
По непонятной причине в его душе в этот момент зародилось странное чувство. Нахмурившись, Мо Жань смотрел в спину уходящему Чу Ваньнину, и, когда его силуэт почти растаял вдали, он все же крикнул:
— Подождите!
Глава 203. Учитель по ошибке отпустил демона
Но Чу Ваньнин не остановился и не обернулся.
Просто не мог оглянуться.
Хоть он и сцепил зубы, чтобы сдержаться, но слезы все равно текли из глаз.
Чу Ваньнин действительно был очень обижен.
Но даже если его несправедливо обидели, что он мог сделать?
Оправдываться?
Гневно укорять?
Разве он не упустил тот момент, когда еще можно было рассказать Мо Жаню правду и сохранить лицо? Неужели теперь он должен говорить это под градом его насмешек, глядя в горящие ненавистью глаза? Он же не хочет добиться того, чтобы вместо «подсовываешь жалкую подделку» услышать «приписываешь себе чужие заслуги[203.1]»?
Поэтому он просто ушел.
Интересно, когда той ночью, стоя рядом с мостом Найхэ, в том самом месте, где вешние воды впадают в реку мертвых, учитель и ученик упомянули одного усопшего человека, осознавали ли они, что их слова с бурным потоком пронесутся по горам и долинам, и вместе с желтыми водами двух великих рек устремятся в Преисподнюю? Думали ли они о том, что если тот нежный, как цветущий лотос, юноша в загробном мире услышит их разговор, вероятно, ему будет очень грустно оттого, что между его собратом по обучению и учителем теперь разлад.
Какое-то время Мо Жань просто стоял в одиночестве на берегу реки. Ему вдруг подумалось, что это, возможно, был знак судьбы.