На первый взгляд старейшина Чу Ваньнин был исключительно талантлив и красив, поэтому можно было ожидать, что в любое время дня и ночи его двор до краев будет заполнен учениками, неустанно засыпающими его приглашениями стать их наставником. Но в реальности все было совсем иначе.
Насколько прекрасной была внешность Чу Ваньнина, настолько ужасным был его характер. Ходили слухи, что когда старейшина Юйхэн был зол, то хлестал учениц плетью так же безжалостно, как если бы они были учениками, а парней так и вовсе за малейшую провинность мог сбросить в пруд с ледяной водой. Немногие люди были достаточно смелы, чтобы искать такого рода ученичества. Поэтому перед воротами резиденции старейшины Юйхэна всегда было тихо и безлюдно.
Кроме Любимца Небес Сюэ Мэна и Ши Мэя, который был близким другом молодого наследника Сюэ, Чу Ваньнин никогда не принимал других учеников.
Все ученики предпочитали уважительно величать его старейшиной вместо того, чтобы назвать учителем.
С нечитаемым выражением на лице Чу Ваньнин делал вид, что все это его это нисколько не беспокоит. Опустив голову, он продолжил возиться со своим модифицированным холодным оружием. Все, что он проектировал, от спрятанного в рукаве метателя отравленных стрел до аварийных свистков, предназначалось для защиты чужих жизней. Чем быстрее он закончит сборку, тем больше людей избежит страданий и смерти.
Поэтому он никак не ожидал, что Мо Жань без колебаний выберет именно его.
Нахмурив брови, он поглаживал шип на когте, размышляя о том, как его улучшить, и не обращая никакого внимания на то, о чем говорили глава ордена и другие старейшины. Поэтому он далеко не сразу заметил, что гудящая от разговоров толпа вдруг подозрительно затихла.
В конце концов он отвел взгляд от когтя и с некоторым нетерпением и непониманием на лице поднял глаза.
И увидел лицо.
Ослепляющее почти так же сильно, как лучи полуденного солнца.
Красивый юноша, запрокинув голову, смотрел на него снизу вверх. Уголки его губ изогнулись в легкой ленивой улыбке, а на щеках виднелись очаровательные ямочки. От него веяло дымом незатейливого быта простых людей и простодушной наивностью. Пара наполненных жарким любопытством черно-фиолетовых глаз не мигая смотрела на него.
Этот юноша был новичком и не знал правил, поэтому стоял так близко, что это было почти грубо и неприлично.
Когда этот юноша так внезапно появился прямо перед ним, Чу Ваньнин вздрогнул. Словно обжегшись, он рефлекторно отступил назад, и его затылок с глухим стуком ударился о ствол дерева.
Юноша широко улыбнулся и сказал:
— Господин бессмертный, господин бессмертный, я так долго наблюдаю за вами, почему вы меня не замечаете?
Глава 27. Этот достопочтенный сделает миску лапши для тебя
У Чу Ваньнина закружилась голова.
Он винил лишь себя в том, что так увлекся, что забыл, где находится, и даже не заметил, как кто-то подобрался так близко.
Однако что происходит? Откуда взялся этот ребенок? Ах, подождите, возможно, это тот самый Мо… Как же его имя? Мо Шао? Мо Чжу? Мо… Юй?[27.1]
Чу Ваньнин привычно изобразил на лице выражение «не приближайся ко мне, чужак». Он быстро скрыл смятение и панику в глазах за длинными ресницами и напустил на себя обычную высокомерную отчужденность.
— Ты…
Он уже собирался открыть рот и отчитать не знающего приличий ребенка, как его вдруг схватили за руку.
Чу Ваньнин был ошеломлен.
За всю его жизнь никто и никогда не осмеливался так небрежно хватать его за запястье. Потемнев лицом, он застыл на месте, не зная, как на такое реагировать.
Вырвать руку, дать пощечину? Оставалось только еще крикнуть: «Наглец», — чтобы сходство с оскорбленной девицей стало полным.
Вырвать руку, но пощечину не давать? Не будет ли это слишком слабой реакцией на такое бесцеремонное поведение?
Пока Чу Ваньнин замер в нерешительности, юноша широко улыбнулся ему:
— Что у вас на руке? Эта вещь такая красивая. Вы научите меня, как сделать такую же? Все остальные старейшины уже представились, только вы еще ничего не сказали. Чего именно вы старейшина? Ох, вы же ударились головой о дерево, с вами все в порядке?
Получив столько вопросов подряд, голова Чу Ваньнина, которая до этого не болела, запульсировала так, будто вот-вот взорвется...