Сюэ Мэн сморщил нос, как будто испытывая отвращение.
Маленький жирдяй танцует и брынькает на цитре в окружении парящих лепестков…
— И каков уровень его духовного развития?
В конце концов, Мэй Ханьсюэ тренировался за закрытыми дверями более десяти лет. Он только всего несколько месяцев как вышел из уединения и вряд ли успел показать свое мастерство в мире боевых искусств.
Поскольку он выигрывал с точки зрения внешности, Сюэ Мэн собирался теперь убедиться, что и по части совершенствования с легкостью обставит его.
На этот раз Сюэ Чжэнъюн ответил не сразу. Немного поразмыслив, он сказал:
— Мне не удалось в полной мере оценить его мастерство. Неважно, Мэн-эр, все равно скоро ты сразишься с ним на соревнованиях в Линшане.
Бровь Сюэ Мэна дернулась:
— Хм, еще неизвестно, сможет ли этот глупый поросенок бросить мне вызов.
Госпожа Ван закончила смешивать лекарство и встала. С улыбкой похлопав Сюэ Мэна по голове, она сказала:
— Мэн-эр, ты не должен быть таким высокомерным, не забывай о скромности и уважении.
Сюэ Мэн ответил:
— Какой смысл в скромности? Это утешение для слабаков, а я предпочитаю быть таким же откровенным, как мой папа.
Сюэ Чжэнъюн усмехнулся:
— Правильно. От тигра не родится щенок.
Госпожа Ван была недовольна:
— Вместо того, чтобы обучить его чему-то хорошему, вечно ты учишь его плохому.
Сюэ Чжэнъюн увидел раздражение на лице жены и понял, что она и правда немного рассержена. Быстро убрав улыбку с лица он виновата почел голову и поспешил ее умаслить:
— Женушка, я был неправ. Мы будем обучать его так, как ты скажешь. Только не сердись.
Мо Жань: — …
Сюэ Мэн: — …
В юности госпожа Ван была ученицей в Гуюэе, и ходили слухи, что Сюэ Чжэнъюн выкрал ее из ордена во времена ученичества. Правдивы эти слухи или нет, но Мо Жань точно знал, что его дядя глубоко любит тетю. Его чувства были настолько сильны, что железные кости главы Сюэ превращались в мягкие веревки, лишь бы иметь возможность обернуться вокруг ее пальца. Но госпожа Ван не пылала той же страстью в отношении своего супруга, и хотя по натуре она была мягким человеком, но часто сердилась на него из-за мелочей. За годы совместной жизни в их паре случалось всякое, но все же каждый, имеющий глаза, мог точно сказать, кто кого тут любит сильнее.
Конечно, Сюэ Мэн не собирался долго торчать здесь и смотреть, как флиртуют его родители. Немного расстроенный, он щелкнул языком и повернулся, чтобы уйти.
Госпожа Ван смущенно окликнула его:
— Мэн-эр!
Сюэ Мэн махнул рукой и быстро вышел.
Мо Жань также не хотел мешать воссоединению пары и использовал этот предлог, чтобы уклониться от расспросов дяди. В конце концов, пусть лучше госпожа Ван прояснит для дяди этот щекотливый вопрос о наказании Чу Ваньнина. Он точно не хотел быть тем, кто будет объяснять это. Забрав лекарство со стола, Мо Жань с улыбкой на лице сбежал, даже не закрыв за собой дверь.
С лекарством в руке он неторопливо направился к Павильону Алого Лотоса.
Тело Чу Ваньнина все еще было слабым из-за травм, поэтому он снял барьеры, которые обычно окружали павильон, и не мог знать, вошел ли кто-нибудь на территорию или нет.
И, войдя нежданным во владения Учителя, Мо Жань увидел эту сцену...
Чу Ваньнин купался в пруду с лотосами.
Но одно дело, если бы он просто купался в одиночестве. Сейчас, в этом лотосовом пруду, который был передан исключительно для личного использования чистейшим и добродетельнейшим старейшиной Юйхэном, виднелись силуэты еще двух людей…
Глава 32. Это же ничего, если этот достопочтенный позаботится о тебе?
Мо Жань, которого от того места отделяли тысячи листьев лотоса, застыл, как громом пораженный. Что-то внутри разлетелось вдребезги и в сердце словно разбилась бутылка с пятью вкусами[1]. Бешеная ярость исказила его лицо.
[1] 五味瓶 wǔwèipíng увэйпин «бутылочка с пятью вкусами (
Изумление, негодование, ревность и раздражение ярким фейерверком взорвались в его голове. Он пошевелил губами, но не смог произнести ни слова. Он даже не мог понять, из-за чего так зол. Сейчас Мо Жань мог думать только об одном:
«Как смеют они трогать то, что принадлежит только этому достопочтенному?!
Чу Ваньнин, ах ты неразборчивая, развратная, двуличная шлюха! Кто мог подумать, что ты… что ты посмеешь…»